– Вот так, хорошо. Теперь чистый… Ну ты, умник, и даешь! – услышал я.
У ангела, почтившего меня своим вниманием, голос был в точности как у покойного Резака. А еще этот ангел что-то вложил мне в незащищенную ладонь, потом с другой руки содрал перчатку и, сведя их вместе, заставил прикоснуться к чему-то, что было чуть теплее моего стремительно остывающего тела.
Меня точно током ударило.
И выгнуло.
В зрачках заплясали разноцветные пятна. Я хрипло задышал и тут же закашлялся, рот наполнился горькой слюной. Но миг спустя все прошло. Мне стало удивительно хорошо. И главное – Максимка Краевой все еще жив!
Я открыл глаза. Реальность плыла и покачивалась. Напряг мышцы, дернулся, но меня крепко держали двое мутантов.
Передо мною стояло нечто размытое – зрение мое еще не восстановилось – и вопрошало голосом Резака:
– Ты как, умник? Сам стоять можешь?
Я кивнул.
И едва не упал.
– Эй, держись давай! Зря я, что ли, на тебя весь «живчик» разрядил? Так ты быстрее восстановишься. Ты ж едва не подох раньше времени. С «турбо» шутки плохи, если не умеешь обращаться!
Это «раньше времени» резануло мне слух. Надо мной вроде как глумятся, играют с Краем, точно кошка с мышью. Типа ты, Макс, в нашей власти, хотим – спасаем, а передумаем – казним, но только не тебе, умник, решать, когда сдохнуть.
– Какая трогательная забота. Отпустите! – потребовал я, и пятно обозначило движение, вроде как взмахнуло рукой. Тотчас хватка ослабла. Я чуть отстранился от тел, меня удерживающих, и понял, что вполне могу самостоятельно сохранять равновесие, не переходя с центростремительным ускорением из вертикального положения в горизонтальное.
По умолчанию я хорошо отношусь к людям, если они, конечно, не сволочи. Вавилон – город многонациональный, иначе в нем просто не выжить.
Толерантность – это ведь что такое? Это взаимоуважение вне зависимости от того, кто мы такие есть, во что верим, какого у нас цвета кожа и какие политические убеждения выносят нам мозг. И потому самая толерантная нация – это алкоголики. Неспроста ведь после пятого стакана они обнимаются и громко вопрошают: «Ты меня уважаешь?!» И, получив утвердительный кивок, по-пионерски всегда готовы кивнуть взаимно.
Но к твари, что стояла передо мной – мое зрение наконец нормализовалось, – относиться с уважением я не мог просто физически.
Существо это было похоже на человека: оно ходило на двух ногах, имело две руки, башку и даже прикрывало срам одеждой. И – главный признак хомо сапиенса! – оно было вооружено автоматом Калашникова. Но человеком все же не являлось. И дело вовсе не в саблезубой улыбке – такой же обаятельной, как у всех зверушек Полигона. Улыбку больше не прикрывал респиратор, поэтому я мог сполна насладиться лицезрением прикуса визави. Существо смыло с себя рисунки, обнажив кожу, на которой волдырями тут и там вспухала рыбья чешуя. Существо разулось-таки – небось ему некомфортно было бродить по Полигону в кроссовках с такими-то коготками на пальцах ног… Если кто не понял, то это существо и есть тот самый монстр, который безжалостно уничтожил отряд «американцев».
И монстром этим был Петя Резак.
Живее всех живых, сволочь!
– Рога тоже родные? – не удержался я от подколки, переведя взгляд с коготков внизу на наросты вверху. – Давно женат?
– Какой же ты глупый, умник, – осклабился Резак, и сквозь его тонкие губы меж острых клыков наружу выскользнул длинный змеиный язык, раздвоенный на конце.
Да-да, именно Резак стоял передо мной. А я-то был уверен, что «поляна» его убила: задавила, задушила или еще как ухлопала. Но каким-то образом наш спутник выкарабкался из ловушки, попутно растеряв всю «африканскую» маскировку. Теперь он с гордостью демонстрировал нам свою истинную сущность – Резак являлся самым отвратительным мутантом из всех, мной виденных.
– Этих – ко мне! – велел он.
И поклонники его таланта – вышколенные ребятки, с полуслова поняли командира – подхватили нас с Миленой и притащили в откровенно холостяцкую берлогу. Иначе как назвать закуток в дальнем углу соседнего цеха, отгороженный от всех и вся каркасом из досок и прикрученных к нему шурупами листами плоского шифера? Только холостяцкой берлогой…
Нас уронили на ворох волчьих и кабаньих шкур, безбожно воняющих тухлой рыбой, что однозначно намекало – в берлоге-закутке обитает именно Резак. После чего, откланявшись, подручные удалились по щучьему велению нашего чешуйчатого товарища. Не, ну точно в роду у него не обошлось без сазанов!
Он был настолько уверен в своих силах, что не счел нужным оставить охрану. И это настораживало. Причем настолько, что удержало меня от атаки на Резака.
В конце концов, устроить спарринг мы всегда успеем.
Я осмотрелся. Довольно просторно. Наша с Миленой и Патриком квартирка в Вавилоне куда скромнее метражом. Щели между стенами и полом, между стенами и крышей замазаны глиной. Дверь хлипкая, фанеру пальцем проткнешь, ну чисто чтоб была. Окон и вовсе нет. Помещение освещалось не «диодами», а лампочкой на шестьдесят ватт, от одиночества повесившейся на проводе. Присутствовала тут и мебель: перекошенный табурет, видавший виды стол и книжная полка, на которой горделиво покоился затасканный томик Дюма «Три мушкетера». Но главное, в берлоге Резака не было оружия. То есть вообще. Не то что пулемета, я даже рогатку не высмотрел. А ведь так надеялся, сделав финт ушами, завладеть стволом и с его помощью обрести свободу. Что ж, придется оставить в покое органы слуха…
– Нежданная встреча, да, умник? «Поляна» – это ерунда для такого, как я. Подождали бы немного – и дальше потопали бы вместе. Нам ведь с самого начала было по пути. – Змеиный язык вновь выскользнул из пасти. Видать, соскучился по свободе язычок-то. Вон сколько времени в нашем присутствии его удерживала маска респиратора.
– «Американцев» ведь ты?.. – спросил я, хотя заранее знал ответ. – Но как? За что?
– Конечно я. И «африканцев» тоже. – Резак кивнул. – Проще простого. Как свиней. А чтоб неповадно было соваться куда не следует!.. Я собрал столько приборов, что из них можно дом построить. Пятиэтажный. Есть у меня и редкий один. Мы называем его «хрящ». – Резак показал на шрам над небольшим бугорком у себя на плече. У мутанта на теле было много таких бугров. – Я вживил прибор под кожу, чтобы всегда был со мной. «Хрящ» при активации парализует всех, у кого нет «живчика»… – Резак сделал многозначительную паузу. Мол, дальше сам догадаешься, умник, или слабо?
Не слабо. «Американцы» перед смертью и пальцем не могли пошевелить, но все понимали, все чувствовали. Наверное, ничего нет страшней, чем видеть, как одного за другим убивают друзей, – и не иметь возможности остановить убийцу. Видеть – и знать, что скоро настанет твой черед… У Резака в сидоре как раз имелся «живчик», с помощью которого мутант мог без угрозы для собственного здоровья пребывать в зоне поражения «хряща».
