Ознакомительная версия.
Я улыбнулся.
– Да, точно…
– Спасибо, – сказал он, – что заставили меня взять тот бутерброд. А уже смешно было, как мы уступали его друг другу!
Он засмеялся, Ингрид заулыбалась, но тут же он стал серьезным, и я быстро и кратко рассказал о нашем деле, стараясь не увязать в деталях.
Ингрид помалкивает, сидит с ровной спиной и развернутыми плечами, еще бы, леди, только плечи как у пловчихи или, хуже того, ватерполистки.
Он слушал внимательно и даже с заметным интересом.
– Очень интересно, – сказал он. – Сейчас я вас угощу черникой из своего сада… Из всех ягод ее просто обожаю. И другие люблю, но чернику особенно. У меня она просто отборная, крупная, сочная, что странно – абсолютно без генной модификации. Хотя я не шарахаюсь от нее, но так уж получилось, что натуральная еще крупнее…
Ингрид спросила вежливо:
– А зачем ее тогда модифицируют?
Он отмахнулся.
– Для северных районов требуется что-то поустойчивее. Чтоб и в мерзлоте прижилась. А здесь и такая дает прекрасный урожай. Вот полюбуйтесь… Прямо перед вашим приездом собрал!
Он поставил на середину стола огромное блюдо, темно-синие ягоды идеальной пирамидой расположились от самого края тарелки, даже страшно брать, все вот-вот и так посыплется на столешницу.
Ингрид аккуратно вкладывала в рот по одной ягодке, а я сразу загреб пятерней и совал туда морду, чувствуя себя тем самым медведем, что завидовал бегемоту из-за его огромной хари.
Королькович наблюдал за нами с отеческой улыбкой, хотя по возрасту дед, а то и прадед, потом заметно посерьезнел, вздохнул.
– Проблема в самом деле есть, – сказал он наконец уже другим голосом, деловым и строгим. – И, как вы правильно заметили, сейчас с грохотом рушатся сами понятия Добра и Зла. Они действительно создавались для человека прошлых времен, для смертных людей… Это верно, но трудность в том, что эту новую и шокирующую истину трудно понять большинству даже в нашем мире элитной аристократии ученых…
Я сказал уклончиво:
– Я уже почти стар… во всяком случае, на пути к возрастной зрелости. Постараюсь понять.
Он спросил неожиданно:
– Вы в какие баймы предпочитаете?
– В стратегии, – ответил я с некоторым удивлением. – А что?
– Всегда предпочитали? – уточнил он. – Или год назад еще баймили в стрелялки-догонялки-рубилки?
Ингрид смотрела сердито, ничего не понимая, я слегка запнулся с ответом:
– Вообще-то да… Даже полгода тому. Но, честно говоря, почему-то вот стратегии стали интереснее.
Он посмотрел с хитрым огоньком в глазах.
– Стратегии или вы стали интереснее?.. Пусть ваша подруга не хмурится, я как раз к этому веду.
Она прервала:
– Я хмурюсь не из-за вашего странного монолога, а что считаете меня подругой. В данном случае я его временная напарница, а не подруга!
– Простите, – проговорил он со скрытой иронией, – мне показалось, что вы все-таки женщина со всеми женскими атрибутами. Так вот, молодые все баймят в стрелялки потому, что у них еще нет ни опыта жизни, ни умения мыслить шире. Они рядовые по жизни и потому выполняют работу рядовых, понимаете? Как в реале, так и в баймах. Бегают и стреляют все-таки молодые, не так ли?..
– Ну да, – согласился я, – а как иначе?
– А те, – пояснил он, – кто постарше, уже разрабатывают эти операции, руководят в штабе. Это и есть иначе.
Я уточнил:
– Хотите сказать, старшее поколение играет в стратегии?
– Вот-вот, – сказал он. – Человек с возрастом должен расти и умнеть. Если он и до старости бегает с ножом и автоматом, это говорит о том, что его интеллект так и не развивался. Как был дураком, так им и остался. Когда говорю «дурак», я не вкладываю в это слово ничего обидного. Не зря же мы все, взрослея, говорим с досадой: эх, каким дураком я был…
– Так-так, – сказал я, – вроде бы начинаю смутно понимать…
Он сказал с одобрением:
– Потому что уже баймите в стратегии. Все верно, это связано. Точнее, это один из ясных и отчетливых показателей. Когда вы играете в стрелялку, вы действуете за себя и для себя, а когда в стратегии, то уже для других, понимаете?.. Либо выигрываете битву, либо спасаете мир от инопланетян… Ваши личные интересы уходят на задний план, вы о них не думаете. Вы поднимаете экономику страны или всего мира, добываете руду, строите заводы, развиваете хай-тек, защищаете, кормите, развиваете… Вы работаете на человечество, а не на себя!
Ингрид смотрела непонимающе, а я кивнул, сказал со вздохом:
– Да-да, наши предположения… несколько пошатнулись. Во всяком случае, мои.
Он мягко улыбнулся.
– Ничего страшного. Вы же впервые столкнулись с таким вызовом, не так ли? Это не воришек на блошином рынке ловить, как было все века раньше. Мир меняется, новые мотивы преступлений тут как тут. Нужно иметь не просто хорошие мозги, но и уметь мыслить по-новому.
Ингрид посмотрела на меня зло.
– А вот я, – произнесла она с вызовом, – так и не поняла, из-за чего что-то должно было пошатнуться.
Королькович сказал с невеселой улыбкой:
– Вы умные ребята, но не замечаете очевидного. Это свойственно молодым и увлеченным, они не рассматривают другие варианты…
Я спросил нетерпеливо:
– Что мы упустили?
– Вспомните апологетов бессмертия, – предложил он. – Среди них только юные и люди среднего возраста. Но совершенно нет людей старшего возраста… уточняю, тех, кому за восемьдесят, а то для вас и сорокалетние уже старики, верно?
Он грустно улыбнулся, наверняка вспомнил, что и для него в двадцать лет сорокалетние казались древними дедуганами.
Я пробормотал:
– Это так, но могут быть и другие причины. Молодые и средние просто активнее…
Он сказал, страдальчески морщась:
– Я вам говорю, ужас смерти может охватывать только молодых… Инстинкт твердит, что умереть, не успев дать потомство – преступление. Дать потомство и поднять его на ноги. А вот потом, когда поднял на ноги даже внуков, инстинкт говорит успокаивающе, что теперь можно. А когда начинаешь дряхлеть, он говорит все громче и настойчивее, что уже не только можно, но и нужно…
– А ужас смерти…
Он кивнул.
– Выработался инстинкт принадлежности к обществу. Молодой в первую очередь помнит о своих нуждах, старик думает уже о всем племени. Полагаете, почему основные поглощатели новостей о международной политике как раз старики?.. Старый человек с каждым годом все больше чувствует, что его жизнь перетекает в его племя. И смерть уже не страшит, так как он чувствует, что его жизнь продолжается в них, его потомках, даже если они не его прямые потомки.
Ознакомительная версия.
