— Вы не имеете права!
— А какое право у вас было?
— Право ученого! Право гения! Я изменю мир!
— Увы. — Анатолий покачал головой. — Увы.
Он поднял Корбута за шкирку с кровати и силой впихнул его в распахнутую барокамеру.
— Вам не доведется изменить мир. Но мир сейчас изменит вас.
Он захлопнул дверцу барокамеры, крутанул вентили запоров…
— Не напрягаемся, — подмигнул он профессору.
Стены аппарата заглушали истерические вопли Корбута. Но за толстым стеклом иллюминатора было видно лицо безумца с распахнутым ртом и вздувшимися жилами.
В коридоре послышались выстрелы.
Аршинов! Толя оставил Аршинова наедине с двумя самыми опасными головорезами!
Прапор был опытным бойцом, однако устоять против гэмэчела и энкавэдэшника в узком коридоре не смог бы. Черт побери! Толя бросился к двери.
Никита, отстреливаясь из пистолета, пятился к лаборатории. Чтобы не получить пулю от Аршинова, Толя дождался, пока толстяк поравняется с дверью, и втащил его за шиворот внутрь, сделав ему подножку.
Тот быстро оправился от неожиданности, через миг уже поднявшись на ноги. Отточенным движением провел бросок через бедро. Анатолий кубарем покатился по полу.
Когда он встал, Никита уже держал его на мушке. Ситуация повторилась до мельчайших деталей. Черный зрачок пистолета завораживал и лишал воли. Сердце у Анатолия готово было вырваться из груди, в голове бухали молоты. Аршинов, кроя матом, спешил на помощь, но опаздывал в любом случае. Автоматом Толя тоже не успел бы воспользоваться.
— Вот и все, — сказал Никита.
И выстрелил.
Целился он ровно в середину лба. Шансов выжить — ноль.
Толя видел, как сгибается пухлый указательный палец, как уходит немного вниз ствол…
Конец.
Но в самый последний миг рука Никиты вдруг отскочила в сторону, и это дало Толе самую последнюю крошечную спасительную возможность. Толику показалось, что он видит закругленную головку покидавшей ствол пули. По крайней мере, он точно знал направление полета свинцовой пчелы и, отклонившись, на несколько миллиметров сторону, почувствовал колебание воздушного потока у своего виска.
Рядом с Никитой, словно материализовавшись из разреженного звенящего воздуха, стояла Лена, Толин ангел. Ангел-спаситель. Это она сбила прицел.
Никита метнул на нее бешеный взгляд и наотмашь тыльной стороной ладони хлестнул по челюсти. Голова девушки мотнулась, и она рухнула на пол.
Анатолий ударил мыском ботинка по запястью инструктора, и пистолет вылетел из руки Никиты, словно камень из пращи. Толя вцепился в китель толстяка, резко опустился на одно колено и швырнул противника через себя прямо на столы, уставленные приборами и колбами. Грохот падающих инструментов и звон стекла распался в голове Анатолия на составляющие и синтезировался в подобие победного марша.
Он вскочил на ноги, повернулся к Никите, замахнулся…
Тот все еще барахтался на столе, а когда наконец встал, стало ясно, что жить ему осталось меньше минуты: из раны в шее торчал длинный осколок стекла. Никита выдернул его, но остановить фонтан крови, бивший из перерезанной сонной артерии, было невозможно. Еще не осознав, что это конец, толстяк снова двинулся на противника, держа осколок, как нож, обратным хватом.
Потом вдруг понял, что не дойдет. Сел грузно на пол…
И прежде чем Толя успел понять, что происходит, вонзил осколок в спину несчастной девушки. Улыбнулся и умер.
Лицо Корбута, наблюдавшего за расправой над Никитой через иллюминатор барокамеры, посерело от ужаса. Толя метнулся к распростертому на полу телу своей любимой. Потянул осторожно из раны стеклянный кинжал… Вслед за ним плеснула кровь.
Елена застонала.
Правая сторона… Он ударил ее в правую сторону. Сердце не задето… Но она может умереть от кровопотери! Толин взгляд упал на барокамеру. Он рванул запоры, откинул крышку. Корбут от ужаса трясся.
— П-прошу… П-прошу…
— Умеешь оперировать?!
— П-прошу…
— Останови кровь! Сука! Спаси ее! Спаси ее, и я сохраню тебе жизнь!
Корбут, сломленный, обмочившийся, не веря своим ушам, выполз наружу. Как битая собака озираясь на Толю, подобрался к девушке и ощупал рану.
— П-положи ее на стол… Я сделаю. Сделаю. В ране осколки… Я сделаю.
Анатолий поднял своего ангела на руки и перенес на кушетку. Корбут поплелся к шкафам, извлек из них скальпель, спирт, бинты. Толя навел на него ствол: кто знает, на что способно сейчас это чудовище?
Корбут сделал надрез, установил зажимы…
И тут у Толи над ухом щелкнуло. Он поднял глаза. Прямо перед ним стоял Серега. Его Серега. Друг с восьми лет. Спортсмен и инженер тренажеров из качалки на Гуляй Поле. Серега, которому Толя цитировал Кропоткина и рассказывал о мистике в «Мастере и Маргарите». Серега, мать которого приютила Толика-сироту, только-только потерявшего Иннокентия Вениаминовича. Белый кафель путевой стены Войковской, брезентовые стены «качалки», портрет Че Гевары и бесконечные туннели, пройденные рука об руку.
Серега держал у Толиного виска ствол автомата. Глаза у него были пустые. Смотрел он на Корбута. На своего создателя и мучителя. На своего хозяина.
А Корбут теперь глядел на него.
— Ну, кажется, ветер переменился, — совсем другим голосом сказал профессор.
— Серый, — позвал своего друга детства Толя. — Сереж… Это ведь я…
Тот немигающим змеиным взглядом прополз по Толиному лицу и ничего не ответил.
— Убей его, — приказал Корбут. Серега кивнул.
В коридоре громыхнуло, повалил едкий дым, и на пороге возник Аршинов.
— Елы-палы, — ошалело выговорил он. — Фигасе сцена.
Серега с сумасшедшей скоростью крутанулся назад и прикладом въехал прапорщику в челюсть. Аршинов отшатнулся к стене и съехал на пол.
Серега с сумасшедшей скоростью крутанулся назад и прикладом въехал прапорщику в челюсть. Аршинов отшатнулся к стене, съехал на пол.
Анатолий машинально поднял руку с пистолетом и нажал на спуск — хлопнул выстрел. Пуля вошла Сергею в основание шеи, он рухнул, как подкошенный.
— Прости, Сереж, — сказал Анатолий с болью в голосе. — Я не хотел так.
— Это грех, батенька, — издевательски продребезжал Корбут со своего места. — Чудовище-то он, он франкенштейн, а прикончил-то его ты…
Девушка застонала и заерзала на койке. Простыня, на которой она
лежала, вся намокла от крови.
— Продолжай операцию, тварь! — приказал Анатолий. Аршинов, матерясь
на чем свет стоит, приподнялся на разъезжающихся ногах.
