Но…
Фландри обежал взглядом все вокруг. Кто-то невесть как вдруг понял, что отряд опытных космических бойцов продвигается под превосходным прикрытием к куполу. Фландри не знал такого способа, чтобы узнать об этом без помощи приборов, а он их не обнаружил. Разве что…
Конечно же. Он увидел, как кто-то высокий и худощавый взбирается по склону. На короткое время он вырисовался на фоне кровавого солнца, а затем пропал из виду.
Так, значит, Айхарайх сидел в куполе.
Никого из людей ему из боя брать нельзя, даже если бы это было возможно, и Фландри помчался за Айхарайхом сам.
В три прыжка он выскочил на кромку кратера, и его взору открылось нагромождение черных валунов. Не было заметно никакого движения, но в этой Стране Теней невооруженным глазом на расстоянии трудно было хоть что-то разглядеть. Однако он знал, в какую сторону направился Айхарайх — сейчас был только один путь выбраться из туманности, а нужную ему информацию херейонит добыл из людских голов.
И Фландри пустился в путь. Прыжок, но не высоко, а то неизвестно, опустишься ли вообще, прыгать надо в длину и низко над поверхностью — и черный железный мир летит под тобой, а антрацитовое солнце снова заходит, и мир погружается во мрак безмолвия, смерти, неприкаянности. Умрешь здесь, и твое тело будет погребено под низвергающимся материком, частицы твоего существа навечно будут заточены в ядре какой-нибудь планеты.
Вспыхнул луч, резанул по его скафандру, и, еще не успев сообразить, он упал на землю. Фландри лежал в небольшом, укрытом тенью кратере и вглядывался в непроглядную тьму на поверхности гигантского метеорита; и солнце было где-то сзади. И вот на этом склоне…
«Ты можешь идти быстрее меня, — пришли к нему слова Айхарайха. — Ты мог бы добраться до своего корабля и предупредить своего подчиненного. А я, конечно, смогу попасть на корабль только хитростью. Он услышит, как я говорю по радио твоим голосом о том, что известно только вам двоим, а увидит меня, лишь впустив меня в корабль, и это будет слишком поздно для него. Но сначала я должен дать завершение твоей жизни, капитан Фландри».
Человек еще крепче вжался в темноту и почувствовал, как почти абсолютный холод породы пробивается сквозь скафандр и бежит по коже.
— Ты уже не раз пытался сделать это, — ответил Фландри.
— Да, я действительно думал, что тем вечером в «Хрустальной Луне» я попрощался с тобой навсегда. — Смешок Айхарайха прозвучал чистой музыкой. — Мне представлялось, что тебя, по всей вероятности, пошлют на Юпитер — я тщательно изучил мысли адмирала Фенросса, — а Хорксу были даны указания погубить ближайшего посланца с Терры. Но на празднество я пришел в большей степени потому, что я сентиментален, а ведь ты был украшением моей действительности, и я не мог отказать себе в удовольствии в последний раз переговорить с тобой…
— Друг мой, — проскрипел в ответ Фландри, — ты сентиментален как глыба замерзшего гелия. Ты просто хотел известить нас о своем присутствии. Ты заранее знал, что твое присутствие встревожит нас настолько, что мы сосредоточим все свое внимание на Сираксе, куда, как ты намекнул, ты вроде бы собирался отправиться, оставшееся — на Имире, куда оно было направлено твоей превосходной отвлекающей операцией. Ты заставил наших людей из разведки крутиться вокруг Юпитера, мчаться в звездное скопление Сиракс в лихорадочных поисках дел рук твоих, и все для того, чтобы без помех манипулировать Ардазиром.
— Моему эгоизму очень будет не хватать тебя, — холодно проговорил Айхарайх. — В этот век упадка только ты можешь в полной мере оценить мои усилия или по-умному осудить их, если я провалюсь. На этот раз никак нельзя было предвидеть, что ты выживешь на Юпитере. Последовавшее за этим твое назначение на Виксен, естественно, обернулось для нас катастрофой, но… — Пробудился философ, и Фландри ясно представил себе, как затуманились красненькие глазки Айхарайха видением тех беспредельных далей, которые людям и представить себе невозможно. — Нет в этом бесспорности. Жизнь во всей своей совокупности все время не дается нам, ускользает, и в этой таинственности покоится сама ее суть. Как мне жалко бессмертного Бога!
Фландри выскочил из кратера.
Оружие Айхарайха полыхнуло огнем, но луч, рассыпавшись искрами, отразился от брони. Поддался рефлексу — совершил промах. Теперь Фландри знал, где Айхарайх, херейониту некуда было деваться. Как приятно сознавать в этой мясорубке миров, что противник, который видел на двадцать лет вперед и управлял, словно невидимый рок, целыми народами, тоже иногда делает ошибки.
Фландри прыгнул и обрушился на Айхарайха.
В упор полыхнул заряд из бластера. Фландри рубанул ребром ладони по запястью Айхарайха, и хотя оно не треснуло — защитил скафандр, — зато оружие полетело в темноту. Фландри схватился за свой пистолет, но Айхарайх разгадал его намерение и бросился в рукопашную схватку. Заходящее солнце поливало его своим зловещим светом, и в этом свете Айхарайх видел лучше, чем Фландри, а через несколько секунд, когда наступит мрак, человек и вовсе ослепнет, а херейонит сможет одержать верх.
Айхарайх поставил человеку подножку и толкнул его. Фландри повалился на землю, а его противник подался назад, но Фландри падал довольно медленно и успел схватить Айхарайха за пояс, и они вместе покатились по склону. В шлемофоне слышалось свистящее дыхание Айхарайха — соколиный свист. Даже в своем громоздком скафандре он казался каким-то текучим, только с трудом его можно было удержать руками.
Они упали на дно кратера. Фландри обхватил ногами ноги Айхарайха, изловчившись, оказался на спине противника, схватил его руки, просунул одну руку под скафандром — задушить, конечно, не мог, но мог не дать ему двигаться, обеими руками ухватился за запястье одной из рук Айхарайха — и с силой дернул.
В шлемофоне раздалась трель, и сопротивление прекратилось. Фландри лежал на противнике и ловил воздух ртом. Солнце село, и темнота сомкнулась вокруг них.
— Боюсь, ты сломал мне локтевой сустав, — сказал Айхарайх. — Я вынужден признать себя побежденным.
— Извини, — сказал Фландри, и он сказал это совершенно искренне. — Я не хотел.
— В конце концов, — вздохнул Айхарайх, и такой душевной усталости еще никогда не доводилось слышать Фландри, — я проиграл не лучшему уму, и не в высшем суде, а в результате того низменного факта, что твоя планета крупнее моей, а потому и мускулы у тебя покрепче. Нелегко будет ввести это в гармоничную действительность.
Фландри достал из кобуры свой бластер и принялся сваривать вместе рукава их скафандров. Сломана рука или нет, он не собирается рисковать. Не очень-то хорошо, что этот великий недремлющий ум какое-то время, необходимое для того, чтобы добраться до корабля, будет в непосредственной близости от его мозга.
