Испытания продемонстрировали, что за время пребывания на Хендерсоне я заметно вырос как кораблестроитель. Несмотря на высоченную мачту, «Тритон» не пытался переворачиваться даже при сильных порывах бокового ветра. Правда, он поднимал наветренный корпус так, что тот почти выходил из воды, но, во-первых, это было именно «почти». А во-вторых, катамаран кренился достаточно медленно, и рулевой успевал среагировать.
Скоростные данные «Тритона» тоже внушали уважение. Под парусами мне удалось разогнаться до двадцати двух километров в час, а с подключением мотора скорость возросла до тридцати. Небо и земля, если сравнивать с «Авророй» или тем более с первым моим блином по имени «Богатырь». То есть можно было спокойно удлинять мачту «Мечте», чем мы и занялись.
Теперь высота мачты на нашем океанском лайнере составляла двенадцать метров, а стакселей стало два. Один крепился на месте старого – просто он стал повыше. Но появился второй, а если смотреть спереди, то первый, для чего, кроме мачты, пришлось удлинить и бушприт. Не заморачиваясь поисками, как они теперь называются, я просто велел называть их большим и малым стакселями.
В результате модернизации площадь грота у «Мечты» составляла сорок восемь квадратных метров, большого стакселя – двадцать и малого – двенадцать. Чуть поменьше, чем у серийного парусного катамарана двадцать первого века примерно такого же класса, но уже не в разы, как это было раньше.
Испытания продемонстрировали, что «Мечта» буквально преобразилась. Раньше паруса могли использоваться только как помощь работающим дизелям, а теперь кораблик мог развивать вполне приличный ход и с заглушенными моторами. Причем, что интересно, он двигался под парусами даже при ветре в полтора-два балла! В старом варианте имело смысл поднимать паруса только при вдвое более сильном ветре.
В качестве заключительного аккорда испытаний было произведено плавание вокруг острова Хендерсон, во время которого дизеля вообще не включались. Дул свежий северо-западный ветер, и мы, стартовав от пляжа, сначала взяли курс строго на север. Хоть и не очень быстро, но катамаран плыл под углом почти в сорок пять градусов к встречному ветру! Развивая при этом порядка восьми километров в час, а скорость бокового сноса я оценил в полтора.
Потом «Мечта» сделала левый оверштаг и начала огибать остров против часовой стрелки. Скорость сразу возросла до двадцати километров, и минут через тридцать пять мы, довернув влево, обошли южную оконечность Хендерсона.
Там гремели взрывы, вспухали облака серого дыма, а из них периодически летели то камни, то ветки. Это дядя Миша так отдыхал от авиаконструкторских работ, тренируя своих революционеров в практическом метании ручных гранат.
Делал же эти гранаты я – а иначе зачем, спрашивается, было произведено десять кило бертолетовой соли? Мы смешали ее со стеарином и расфасовали по двухсотграммовым картонным цилиндрикам с заранее просунутой сквозь них пластиковой трубой диаметром двадцать пять миллиметров. Поперек трубы стояла подпружиненная охотничья спичка, упирающаяся головкой в терку от коробка с привязанным к ней шнурком, заканчивающимся кольцом в торце рукоятки. При дерганье за кольцо спичка воспламенялась и горела секунды три-четыре, пока огонь доходил до взрывчатки. Потом, естественно, следовал бабах.
В каноническом виде, то есть без рубашки, мои гранаты давали в основном вспышку, дым и грохот, а их убойное действие было весьма умеренным. Но если поверх картонного цилиндра надевалась рубашка из надпиленной мелкими квадратиками водопроводной трубы, получалось совсем другое дело.
Вот, кстати, опять рвануло. Причем, судя по разлетающимся с окрестных кустов листьям, граната была боевая, с рубашкой. Здорово они там развоевались, не пришлось бы по новой запускать производство хлората калия, подумал я, командуя очередной поворот.
Теперь «Мечта» шла вдоль восточного побережья Хендерсона, но не параллельно ему, а постепенно отклоняясь в открытый океан, иначе пришлось бы держать слишком круто к ветру. А так мы шли примерно шестидесятиградусным бейдевиндом, развивая скорость порядка тринадцати километров в час. Этот курс «Мечта» держала чуть больше часа, уйдя в океан километра на три от северного мыса, после чего сделала заключительный поворот и на всех парусах понеслась к пляжу. Испытания были закончены, и пока я не имел к кораблю никаких претензий. Теперь мне можно будет более основательно заняться самолетом, потому как перед дальним плаванием хотелось все-таки посмотреть, как он поднимется в воздух. А то, глядишь, и успеть слетать самому.
Действительно, когда к сборке самолета подключилась и моя пара рук, процесс пошел значительно быстрее, и в середине июля наша «Шаврушка» была по частям вытащена из ангаров и собрана на краю аэродрома. Пару часов мы с дядей Мишей проверяли ее на месте – и наконец пришли к выводу, что можно начинать пробежки.
Майор еще раз обошел амфибию, сказал себе: «Ну, с богом, Михаил Владимирович», – после чего залез в кабину и запустил движки – в отличие от прототипа, они были снабжены электростартерами. Дал им прогреться, потом прибавил оборотов.
Самолет резво тронулся с места и побежал по полосе со скоростью километров пятьдесят, слегка раскачиваясь и периодически отрывая от земли хвостовое колесико. Таким макаром дядя Миша докатился до середины полосы, где в будущем предполагалось начать строить еще одну, перпендикулярную первой, а пока там была просто площадка, достаточная для разворота нашей амфибии. Вскоре самолетик прикатился обратно, майор заглушил движки, и мы с ним отправились к его дому, где нас уже ждал накрытый обед. Ну, а после него небольшой отдых, еще одна проверка самолета – и можно пытаться взлетать.
На втором этапе испытаний дядя Миша сразу после прогрева двинул секторы газа до упора. Движки взревели, и «Шаврушка» рванула вперед. Я не очень преувеличиваю, именно так оно и выглядело. Точно замерить мощность движков, получившуюся после моей форсировки, у нас было нечем, но статическая тяга у одного мотора составила сто пятнадцать кило, а у второго – сто восемнадцать. Сама же амфибия весила полтонны, а с бензином и дядей Мишей в кабине – порядка шестисот килограммов. То есть тяговооруженность получилась очень неплохая.
Пробежав метров пятьдесят, самолетик поднял хвост. Еще семьдесят – и его колеса оторвались от полосы. На высоте метра четыре майор немного прибрал газы, это было слышно по изменившемуся звуку движков, и амфибия прекратила набор высоты. Так она и полетела, слегка покачивая крыльями и то опускаясь, то поднимаясь на метр-другой. Это дядя Миша пытался составить самые первые впечатления об управляемости нашего детища.
