— Вряд ли там кто‑то мог выжить, — говорил он себе, удаляясь от пещеры в неизвестном направлении. — Карамультук у меня, а с их пукалками против юэров не устоять. Прости меня, Юрик, фиговый из меня часовой. Геша, Лариса, дядь Вася, капитаны — тоже простите меня. Ну и остальные, если вы еще живы.
Куда он брел — он бы не смог сказать и под угрозой немедленного расстрела. Карт читать не умел, да и не было у него никаких карт. За две недели хождения по окрестностям так их и не изучил: все сопки оставались по — прежнему безымянными, где север, а где юг представления он так и не поимел. А когда однажды с умным видом пытался при Юрике определиться со сторонами света по мху на деревьях — здорово лажанулся. Якут обсмеял его, заявив, что мох — не шуба для сосны и растет не на северной стороне ствола, а там, где влажнее, там, где темнее. После того случая Рогозин выбросил из головы все свои следопытские «познания» и больше им не доверял. Возможно, именно теперь он приближался к логову таежной нечисти, но самому Виктору хотелось верить в лучшее и он старался себя убедить в том, что с каждым шагом все больше удаляется от страшных мест.
Раннее утро встретил Рогозин, стоя на высокой скале над изогнувшейся дугой рекой и где он теперь был — он не имел никакого представления. Берег казался одновременно и знакомым и неведомым. Вроде бы такие же скалы, как везде по этой речке, но в то же время здесь они выглядели совершенно ранее не виданными, странными.
За спиной вставало солнце, прогоняя темноту, загоняя ее под камни, за стройные стволы лиственниц. Далеко на западе видны были угрожающе — темные кучевые облака, вскоре должна была разразиться гроза.
Рогозин почувствовал себя непередаваемо одиноким посреди бескрайнего моря шелестящих деревьев, угрюмых скал и безразличной ко всему реки. Здесь как нигде более ощущалось его бессилие перед тайгой, его беспомощность и безнадежность положения. И еще вдруг проснулся утренний голод — пустота в животе настоятельно требовала пищи.
Виктор оглянулся вокруг, подозревая уже, что не увидит никаких зайцев или уток. Впрочем, птиц здесь, кажется, вообще никто никогда не видел. В животе урчало, но ничего съедобного в поле зрения не попадалось.
Неожиданно в голову пришла мысль, что если он знает точно, где сейчас восток и где запад, то вычислить север с югом совсем не сложно. Если восток сзади, а запад впереди, то направо — север, а налево, стало быть — юг. На севере в этих местах живут медведи, а на юге иногда встречаются человеческие поселения. И, хотя Рогозин знал, что до ближайшей деревушки вдоль русла реки придется топать не меньше чем пару недель, он направился налево, твердо решив добраться до людей и обо всем рассказать «кому следует». Потом он вспомнил, что в эти края они добирались по течению, стало быть, сейчас нужно идти против течения!
Он присмотрелся к реке и радостно всхлипнул: река катила свои воды слева направо — стало быть, он совершенно прав! Потом целую минуту его терзало сомнение в том, что перед ним именно та река, но Рогозин не стал поддаваться панике, убеждая себя, что на картах Савельева рядом с этой никаких других рек не было. Хотя на самом деле, в последнем он был не очень‑то уверен.
Еще через полчаса ему в голову пришла весьма удачная идея — он вспомнил, как один из знакомых собачников — таксоводов рассказывал за рюмкой чая о привычке настоящих охотничьих такс перед выходом на промысел ковыряться в каком‑нибудь дерьме, оставленном зайцами или еще какими‑нибудь енотами, — чтобы та лиса, за которой будет идти охота, нипочем не догадалась, что преследует ее храбрая и хитрая такса. Рогозин не знал, сколько правды было в этой истории, но рациональное зерно в ней усмотрел. И, поскольку в числе его преследователей могла оказаться собака, уже однажды отыскавшая людей, он решил не рисковать и стал вглядываться в любую кучу на пути. По большей части попадались комки глины и прошлогодний прелый мусор — листья, ветки, гнилые куски коры.
Вскоре ему повезло — какой‑то лесной великан оставил приличных размеров пирамиду дерьма под деревом. В сортах фекалий Рогозин не разбирался, — лось это был, медведь или росомаха — переросток — он не имел ни малейшего понятия, но не все ли было равно? Главное — не человек. Он храбро наступил обеими ногами в кучу, потоптался. Немного подумав, превозмогая отвращение, запихал увесистый кусок дерьма в нижний карман энцефалитки и застегнул его на пуговицу. Вонища поднялась страшная, но Рогозин блаженно улыбался — за провал предательского пса теперь он был абсолютно спокоен.
— Так‑то, Атаска! — зло прихихикивая, бурчал себе под расквашенный нос Виктор: — Отыщи‑ка меня теперь!
Запах на какое‑то время отбил всякое желание завтракать и Рогозин этому обстоятельству немало порадовался. Одним простым действием он решил на какое‑то время сразу две серьезных проблемы: запутал преследователей и избавился от чувства голода — это ли не успех?
Гроза, которую он увидел вдалеке на рассвете, настигла его внезапно: сначала в спину ударили хлесткие струи дождя и лишь затем потемнело, завыл ветер и затрещали деревья. Рогозин свирепо чертыхнулся и на всякий случай перевесил свой карамультук стволом вниз, подумав, что если внутри окажется вода, то при таком калибре внутрь поместится поллитра — литр воды, который переть на себе совсем даже не хотелось — ведь сил осталось и без того немного.
Куртка мигом намокла, стало холодно.
Рогозин выскочил на открытый участок — на скалу над рекой и невольно присвистнул: насколько хватало дальности зрения, все небо с севера и запада было затянуто тучами, в которых то и дело вспыхивали молнии. Отчетливого грома пока еще слышно не было, так, едва различимый рокот — основная буря развернулась пока еще далеко. Но она непременно должна была настигнуть беглеца.
И здесь, на высоте, его взгляд невольно зацепился за какое‑то пока еще далекое пятнышко посреди потока на реке, еле различимое за все более плотной стеной дождя. Он протер глаза от капель воды, сложил руки козырьком над бровями и спустя минуту уверился в том, что по реке идет лодка. И этой лодкой кто‑то управляет — иначе она давно разбилась бы о выступающие из потока камни. К тому же, — сообразил Виктор чуть позже, — она шла против течения, порою сильно зарываясь носом в волны.
Рогозин поспешил вниз. Подворачивая ноги, царапая руки, прыгая там, где раньше не рискнул бы ни за что на свете совершать на скользком камне подобные кульбиты, он спешил так, словно от быстроты спуска теперь зависела его жизнь. Да, возможно, так оно и было — веры в то, что он, стопроцентный горожанин, сможет добраться до деревни, пройдя триста верст по тайге, у него не было совершенно. Все иллюзии насчет своих талантов рассеялись у Виктора уже давно — две недели назад, а последние события только подкрепили эту новую уверенность. Один в тайге он мог стать только кормом для местной живности.
