А тут-то речь шла вовсе не о Земле. Между Сад-138 и Альфой-10 лежит пространство 150 000 световых лет. Говорят, что абсолютный масштаб расстояний ничего не значит в геометрии гиперпространственных прыжков, осуществляемых через черные дыры. Но если бы Уильям погиб во время обстрела нова-бомбами, то крохотная искорка Света, знаменующая его уход, тащилась бы через Вселенную пятнадцать тысяч столетий, прежде чем достигла Ориона или Земли. Такие масштабы расстояний и такие масштабы времени даже и представить-то невозможно.
Космопорт Небес, разумеется, расположен на экваторе, на острове, который тут называют Прощ, что значит Прощание. Это высокая скала с искусственно выровненной вершиной. Она торчит над лежащим к востоку заливом, где еще так недавно мы с Уильямом проводили ленивые дни, постясь и предаваясь медитации.
Уильям сказал, что вернется туда и поглядит на взлет челнока. Я же надеялась, что сяду у иллюминатора и увижу хотя бы остров.
Мне и в самом деле удалось добраться до окна, хотя нас и набилось в челнок, что сардин в банку. Но с уровня моря скалу не увидать, а когда двигатели взвыли и невидимая мощь вжала меня в подушки, глаза наполнились слезами, а на то, чтобы их вытереть, сил уже не осталось.
К счастью, у меня получилась шестичасовая передышка между посадкой на космической станции «Афина» и временем начала тренировки КМЖС. Этого должно было хватить на приведение в порядок нервишек, особенно ежели прибегнуть к помощи парочки успокоительных «колес». Я отправилась в свой крохотный бокс, достала и проглотила пилюли, а потом просто спокойно полежала на койке. Затем отыскала кают-компанию и долго любовалась вращающейся внизу планетой — зеленой, белой и голубой. На орбите совсем рядом с нами болталось еще одиннадцать кораблей, среди которых был один большой крейсер, надо думать, тот самый «Боливар», который доставит меня к Альфе-10.
Кают-компания была большая и почти пустая- Еще две женщины в незнакомой мне бежевой форме (предположительно из команды станции) сидели за столиком и болтали на странном, очень быстром языке «ангелочков». Я прислушивалась к ним, но мозг работал медленно и явно не поспевал за их беседой.
Пока я получала кофе, в зал вошел мужик, одетый в зеленовато-коричневый камуфляж, точно такой, как у меня. В этой уютной комнате, выдержанной в «земных» тонах и обитой деревянными панелями, наши камуфляжи, как и камуфляжи женщин, не слишком-то годились для мимикрии.
Мужчина подошел ко мне и тоже взял чашку кофе.
— Вы капитан Поттер? Мэригей Поттер?
— Угадали. Вы с Беты?
— Нет, я работаю на станции, хотя и служу в армии.— Он протянул мне руку,— Майкл Даби. Можно и просто Майк. Полковник. Я ваш временный начальник, ответственный за переориентацию.
Мы отнесли наши чашки к столику.
— Вы, я полагаю, должны помочь мне понять расклад будущего, исходя из современного настоящего?
Он кивнул.
— Подготовить вас к взаимодействию с людьми, которыми вы будете командовать, а также с другими офицерами.
— К чему я никак не могу привыкнуть, так это к мысли, что буду кем-то командовать. Я ведь не солдат, полковник.
— Майк. На самом деле вы солдат куда лучший, нежели считаете. Я видел и ваше личное дело, и ваши психологические профили. Вы участвовали во многих схватках и все же умудрились сохранить здоровую психику. Даже те ужасные события на Земле и то не сумели сломать вас.
(Мы с Уильямом гостили на ферме моих родителей, когда на нее напали какие-то подонки. Они убили маму и отца.)
— Разве это есть в моем личном деле? Ведь тогда я уже не была солдатом, Мы оба уволились.
— Ну, там много чего есть.— Он поднес к губам свою чашку, продолжая внимательно всматриваться в меня поверх края чашки.— Не желаете ли узнать, что думал о вас ваш классный наставник в школе?
— Ну вы и тип, однако!
— Это в ваше время так говорили. Теперь говорят «тифус».
Я рассмеялась.
— Похоже на название болезни.
— А это и есть болезнь — Он вытащил из кармана говорящую записную книжку.— Последний раз вы были на Земле в две тысячи седьмом году. Вам там так не понравилось, что вы вторично завербовались в армию.
— А теперь там стало получше?
— Было хуже, потом лучше, потом еще лучше. Как всегда. Когда я отбыл оттуда в две тысячи триста восемнадцатом году, атмосфера была, во всяком случае, более миролюбивой.
— Тоже завербовались по новой?
— Только не совсем так, как сделали это вы. Я ведь еще десятилетним мальчонкой знал, кем буду. Теперь, впрочем, такое известно всем.
— Как? Вы уже тогда знали, что будете временным офицером по переориентации?
— Ага.— Он улыбнулся.— Я точно не знал, что это за штуковина такая, но ненавидел это дело сильнее, чем дьявол — ладан. Мне ведь пришлось пойти в специальную школу, чтобы овладеть языком — солдатским жаргоном. Причем у меня на это ушло целых четыре года — вдвое больше, чем у большинства солдат.
Думаю, что на Земле сейчас расквартировано куда больше наших войск. Конечно, усилен контроль над населением, но и жизнь стала безопаснее. Преступность и анархия, столь характерные для вашего времени, теперь стали достоянием истории. Большинство людей живут счастливой, наполненной жизнью.
— Гомосексуалы. Семей-то нет!
— О, у нас есть и семьи, и родители, только семьи складываются не наугад, не по воле случая. Чтобы сделать численность населения Земли стабильной, как только один человек умирает, его место тут же занимает продукт ускоренного созревания. Новорожденного отдают паре, члены которой выросли вместе и с самого детства знали, что они наделены талантом воспитания детей. Каждой такой паре разрешается брать на воспитание до четырех ребятишек.
— «Продукт ускоренного созревания» это что — дети из пробирки?
— Из инкубаторов. Никакой родовой травмы. Никакой неуверенности по части будущей судьбы. В армию теперь поступает исключительно разумное и трезвое пополнение.
— Ну и как же оно отнесется ко мне? Не будут ли эти люди недовольны тем, что им отдает приказания гетеросексуальная деревенщина? Так сказать, динозавр?
— Они изучали историю. Они не станут обвинять вас в том, что вы такая, какая есть. Но если вы попробуете вступить в сексуальную связь с одним из мужчин, могут начаться неприятности.
Я покачала головой:
— Этого не случится. Единственный мужчина, которого я люблю, потерян для меня навеки.
Майк уставился в пол и прочистил горло. Неужели этот профессионал и в самом деле способен испытывать смущение?
— Уильям Манделла... Как бы мне хотелось, чтобы они этого не делали... чтобы обошлись без ненужной жестокости.
