Пока я занимался разглядыванием самолета, капитан по-шустрому осмотрел планшетку и извлеченные из нее документы. В некоторых местах они, конечно, были забрызганы кровью и поэтому немного попахивали сладковатым запахом разложения, но прочитать их было можно. Что капитан и сделал:
— Лейтенант Молчанов. Двадцать четыре года. Тридцать третий ИАП. Аэродром базирования — Пружаны. Совсем немного парень не долетел. Где-то километров пятьдесят не дотянул.
— Это и есть ваши летающие устройства? Если правильно помню, Сергей их еще самолетами называл?
— Да, это связной биплан из тридцать третьего истребительного авиаполка. Наверное, в первые дни войны был подбит и сел вот тут. Парня жалко — совсем молодой, надеюсь, долго не мучился.
— Ладно, ты, капитан, лучше скажи, как у вас обычно похоронный обряд происходит. Судя по количеству крови в этом самолете, парень сажал его только на силе воли и злости. Настоящий воин. Такой достоин хорошего посмертия и правильного погребения.
Поиски костей, разбросанных по поляне, выкапывание неглубокой могилы у корней дерева и прощание с отважным летчиком много времени не заняли. Уже через сорок минут мы, как муравьи, ползали по самолету. Агрегат оказался почти целым и, самое главное, с неповрежденными двигателями, почти полными баками. Видно, парня подловили на взлете, и поэтому много топлива он сжечь не успел. Скорее всего, картина того воздушного боя выглядела следующим образом: по взлетевшему с аэродрома У-2 отработала пара немецких истребителей и погналась за ним. Но, удалившись от катавасии над аэродромом, скорее всего, получили приказ не связываться с одиночным, выходящим из боя самолетом, тем более таким, и прикрыть свои штурмовики, разносящие в клочья аэродром русских. А молодой парень, выплевывая заполняющую легкие кровь на приборную панель, из последних сил искал на земле площадку, способную принять его воздушного коня. Он до последнего спасал — нет, не себя, спасал свой самолет.
После обследования выяснилось следующее. В самолете наличествует парашют, правда, залитый кровью и с пятью сквозными пулевыми отверстиями. На этом краткий перечень находок закончился. Кстати, обследовавший двигатель и шасси капитан высказался в таком ключе, что все вроде в рабочем виде. Посмотрев на Андрея внимательней, я вдумчиво задал начавший мучить меня вопрос:
— Капитан, ты что, в самолетах разбираешься?
— Ну, не так уж и хорошо, но летать летал. Правда, на УТ-2 с инструктором. Не так много, как хотелось, но взлететь, а потом сесть смогу.
— Нет, хумансы, вы все же странные существа. Ну, на драконе, ну, Ллос с ним, на грифоне — это я понимаю, но на этом?!
— Да ладно, очень надежная конструкция, и для взлета всего метров сто надо. Я тут уже посмотрел, надо срубить мелкую поросль и в том конце поляны деревья повалить, чтобы был коридор для взлета. Вот и все. Правда, топлива всего две трети бака, это, если не ошибаюсь, километров на триста — триста пятьдесят.
— Угу, тогда вопрос: до линии фронта сколько?
— А вот этого я тебе не скажу, вечером сеанс связи с Москвой, отрапортую об установке подарков и предложенном тобой методе двойного минирования, вот тогда можно и спросить. А зачем тебе расстояние?
— Капитан, единственным более или менее высоким чином вашего государства у меня на примете являешься ты. Дипломатические отношения с твоим государством мне устанавливать надо? Надо! Вывод: вручить тебе послание к главе твоего Дома, кучу подарков в виде листьев мэллорна, да и зелье «кошачьего глаза», думаю, пригодится, и отправить тебя на этом агрегате к руководству.
— Так Леший же плакался, что у него мэллорны — еще ростки-ростками и срывать с них листву сейчас смерти подобно?
— А вот с этим я в ближайшее время разберусь. Есть методы. В этом случае самолет и организация переговоров с руководством о твоей встрече — все на тебе. А чтобы даже случайно информация о союзе наших Домов не попала в руки противника, письмо придется писать таким образом, что прочитать его можно было только в твоем присутствии.
— В смысле?
— Потом, капитан, все потом. Кстати, тебе не жалко будет на благое дело маленького стаканчика крови?
Не кочегары мы, не плотники,
Но сожалений горьких нет как нет.
К/ф «Высота»
16.07.1941
Ссешес Риллинтар
По прибытии в лагерь мы моментально разбрелись в разные стороны, даже не отвлекаясь на предложенный старшиной завтрак. Капитан с головой залез в ящик с инструментами, доставшийся нам в наследство от мотоциклистов, и принялся там копаться с видом заправского стоматолога. Видно, его собственное утверждение о том, что самолет в порядке, немного не соответствовало действительности. Особенно меня насторожили отложенная в сторону ножовка по металлу и хорошие такие клещи. Но в здравом уме капитана я решил не сомневаться и предоставил ему полный карт-бланш на любые действия с самолетом. Подозвав старшину, попросил его помочь капитану с ремонтом новообретенной техники. Нет, у меня конечно же не было сомнений в техническом мастерстве капитана, но мозг грызла маленькая червивая мыслишка о том, что у старшины ремонт получится как минимум аккуратнее и шансов благополучно долететь до своих у капитана станет больше.
Прихватив от подвешенного на дереве окорока хороший такой кусок — все же пока не дух святой, кушать хочется — я удалился из лагеря.
Мне предстояло совершить действия, которые не особенно приветствуются человеческой моралью. Впрочем, это еще слабо сказано — совсем не приветствуются.
Но для дальнейшего выживания, видимо, сделать это придется — рефлексировать будем потом.
Отойдя примерно на пару километров от лагеря, я вышел на маленькую полянку с лежащим поперек нее поваленным деревом, на котором, удобно пристроившись в развилке растопыренных, скрюченных корней, сидел Дух Чащи и смотрел в мою сторону с серьезным выражением глаз.
— Здравствуй, Дух Чащи.
— И я приветствую тебя, valsharen Ril’lintar.
— Пока весь Дом состоит из одного меня, я не достоин так именоваться.
— Думаю, если у нас все получится, недолго славное имя Qu’ellar Ril’lintar будет оставаться в тени.
— Ты уже подобрал место?
Леший поманил пальцем пролетающего мимо воробья и, усадив его себе на вытянутый вперед палец, принялся всматриваться в тревожно моргающие бусинки птичьих зрачков и, не поднимая взгляда, глухо произнес:
— Конечно, подобрал, лучшее место в этом проклятом богами лесу — Мертвое Сердце Додревней Пущи. Место упокоения многих волшебных существ. Там до последнего сохранялась магия, она медленно истекала оттуда по капле, растягивая агонию собравшихся. Теперь это болото — черная, зовущая трясина, покрытая осокой. И только вершины когда-то гордых мегалитов чуть приподнимаются над вонючей жижей, прикидываясь простыми, покрытыми тщедушным мхом камнями. Пошли, valsharen Ril’lintar, я отведу тебя к вместилищу моей грусти и боли.
