Голова, как ни странно, особо не болела, только ныл ушибленный затылок, провалов в памяти тоже не наблюдалось. Мамлей прекрасно помнил все произошедшее: и как он, опасаясь за жизнь девушки, бросил пневмат и поднял руки, и как подобравшийся сзади противник саданул по затылку рукояткой пистолета, напрочь вышибая сознание. В этот миг в голове сверкнула срикошетировавшей от брони немецкой болванкой мысль: точно, девушка! Где Соня? Где она, что с ней?! Если целью налетчиков был именно он, то… неужели она оказалась ненужным свидетелем, и ее могли… Нет, только не это! Не может быть, просто не может быть!
Дернувшись, парень убедился, что порядком затекшие руки скованы за спиной наручниками. Рассмотреть он тоже ничего не мог, мешал натянутый на голову матерчатый мешок. Попытался приподняться, но в грудь немедленно уперлось что-то твердое, видимо, ботинок одного из похитителей, прижимая обратно к полу.
– Лежать! И не дергайся, а то снова по башке огребешь! Или понравилось? – говоривший коротко хохотнул, убирая ногу. – Ну, а станешь себя плохо вести, разложим твою девчонку прямо тут да на твоих глазах и оприходуем. Ради такого случая даже мешок снимем, бесплатную порнушку перед смертью поглядишь, – неизвестный снова заржал.
Скрипнув от ярости зубами, Василий решил промолчать: если этот гад не врет, Соня жива и также находится в машине. Уже хорошо. Главное, чтобы по дороге ничего не произошло, а уж потом, когда приедут на место, он найдет способ спасти девушку и сбежать. Ну, не в концлагерь же их везут, в конце-то концов?!
– Заткнись, – лениво оборвал любителя посмеяться незнакомый, но с явно заметными начальственными нотками – повидал подобное на фронте, ага! – голос. – Вот довезем этих, тогда и станешь хохмить. А то как бы не пришлось тебе смотреть порнуху с собственным участием, юморист херов. Все, заткнулись. Подъезжаем.
Вот, значит, как. Подъезжают. Знать бы еще, куда? И почему не слышно Сони, может, ее тоже оглушили и девушка до сих пор без сознания?
Автомобиль, меж тем, сбросил скорость и куда-то свернул – танкиста ощутимо качнуло в сторону. Проехав еще немного, он остановился, коротко пискнув тормозами, однако мотор водитель не глушил, чего-то дожидаясь. Несколько долгих секунд, неразличимое бормотание снаружи – и машина вновь пришла в движение. Краснова толкнуло в спину, раз, другой… Ага, ну, это понятно, автомобиль, видимо, двухосный, и сейчас они переехали через какое-то препятствие, то ли порог на въезде, то ли нечто подобное. Видимо, машину загоняют во двор или какой-нибудь гараж.
Снова остановка. Вот теперь, похоже, точно приехали: мотор заглох, машина несколько раз качнулась, когда пассажиры покидали салон. Хлопнула водительская дверца. Испуганно ойкнула, оступившись, девушка, и у танкиста радостно кольнуло сердце: жива, стало быть! Уже проще. Попытаться встать? Нет, не стоит повторять прежних ошибок. Несколько минут ничего не происходило, затем автомобиль снова качнулся, и чья-то грубая рука бесцеремонно дернула его за штанину:
– Вставай, прибыли.
Краснов осторожно, боясь врезаться во что-нибудь головой – машина-то вроде просторная, коль нашлось место уложить его во весь рост, но иди, знай, насколько высокая – сел, упираясь в пол скованными руками. И в этот миг с головы сдернули, наконец, пахнущий пылью надоевший колпак. Танкист на всякий случай зажмурил отвыкшие от света глаза, отчего-то полагая, что ему станут светить в лицо фонарем, однако ошибся. Снаружи оказалось, конечно, светлее, нежели с мешком на голове, но и не намного. Огляделся. Он сидел на полу автофургона – видал подобные на улице, только внутри пока не бывал. Уже и побывал, собственно…
В сдвинутую вдоль борта дверь заглядывал один из диверсантов, уже без маски на лице.
– Дальше сам, – предупредил тот, отступая в сторону. – И давай без глупостей, а то снова вырублю. Убивать тебя нельзя, но мне никто не запрещал прострелить тебе ногу или руку. Так что не дури, парень.
Пожав плечами, Василий с трудом перевернулся на бок, рывком встал на колени, затем на ноги. Пригнувшись, двинулся к выходу. Затекшее в дороге тело слушалось плохо, так что, когда он спрыгивал на землю, диверсанту все-таки пришлось его поддержать, иначе б точно упал. Убедившись, что парень твердо стоит на ногах, тот грубо пихнул его в спину:
– Вперед. Вон, дом видишь? Тудой и двигай. Пошел.
Пока шел, разминая почти потерявшие чувствительность кисти, стиснутые в запястьях браслетами, успел осмотреться повнимательнее. Как он и предположил, автомобиль припарковался во дворе, слабо освещенном несколькими электролампами и огороженном высоким, под два метра, глухим забором. По обе стороны от начинающейся от металлических ворот подъездной площадки раскинулся погруженный в темноту сад, а впереди, метрах в двадцати, виднелся двухэтажный каменный дом, к которому они и шли по выложенной каменными плитами дорожке. Они – это он сам и конвоир, несмотря на наручники, держащийся в трех метрах позади с пистолетом в руке, увенчанным тем самым непонятным цилиндром. Неожиданно Василий понял, что это такое – ну, конечно, глушитель, устройство, позволяющее оружию стрелять практически беззвучно. Или, если по-умному, то ПББС, «прибор бесшумной и беспламенной стрельбы». Интересно, откуда он это знает, ведь ни разу ничего подобного не видел? Неужели неожиданно начала помогать память Захарова? Значит, подобное возможно? Но ведь полковник Геманов ни о чем подобном не упоминал… впрочем, возможно, и сам не знал.
– Давай, шевелись, – поторопил конвоир. – Можешь особенно по сторонам не зыркать, все равно отсюда не выберешься. Живым по крайней мере.
– Шевелюсь, – мрачно буркнул танкист, но шаг ускорил. Не потому, конечно, что всерьез боялся, будто тот и на самом деле прострелит ему руку или ногу. Мамлей уже понял, что захватчики просто выполняли приказ. И отлично знал, что подобное самоуправство не сулит ничего хорошего прежде всего им самим. «Языка» командованию нужно доставлять целым и невредимым (пара синяков, сломанное ребро или заплывший глаз, разумеется, не в счет, поскольку средства убеждения разные бывают). Не любит командование терять драгоценное время, дожидаясь, пока пленному окажут медицинскую помощь, ох как не любит. И правильно, в принципе, делает. Василию ни за что не забыть, как загремел в штрафбат лейтенант Паршин из разведроты их бригады: сорвался мужик, когда перед самым выходом «на ту сторону» получил письмо от соседки, сообщившей, что его жена и обе дочки погибли под бомбежкой. Нет, сползали-то нормально, ни одного человека не потеряли, притащив с собой аж целого гауптмана, капитана то есть, по-ихнему. А вот когда тот, уже у наших, злобно зыркнул на лейтенанта за излишне грубый пинок, едва не отправивший пленного в здоровенную лужу, у Паршина крышу и сорвало. Пока ребята его скрутили да оружие отобрали, немец уже и не дышал. Дальше понятно: трибунал и штрафной батальон, откуда Паршин уже не вернулся, в первом же бою получив осколок в грудь…
