Это в нем, конечно, говорил кастовый дух и оскорбленная профессиональная гордость.
Но вдруг Воронцов столкнулся совсем с другой историей. Которой просто не могло и не должно было быть!
Однако самое странное, что он ни на минуту не усомнился в подлинности открывшихся ему фактов, хотя, казалось бы, они настолько противоречили всему, что он знал о «самой великой и гуманной революции»… Или документы показались ему абсолютно убедительными, или подсознательно Воронцов был готов к принятию именно такой информации, потому что сотни маленьких неправд, умолчаний и искажений исподволь складываются в одну общую грандиозную неправду, и тогда достаточно внешне незначительного удара, чтобы кривое зеркало разлетелось вдребезги.
Стоя у окна, он жадно курил, но здравый смысл и логическое мышление его не покинули. Вопрос, который тут же возник у Воронцова, был чисто практическим: а зачем форзейлям потребовалось, чтобы он узнал все это? На какие действия должна подвигнуть его такая информация и нынешнее душевное состояние?
Завербовать его в стан белой эмиграции?
Привлечь на сторону «правозащитников» и «диссидентов»?
Подготовить к участию в военном перевороте?
Смысла во всем этом мало, да и речь все время шла о другом. Как соотнести сведения о репрессиях против казачества — и необходимость помочь пришельцам в поисках Книги?
Разумного ответа не находилось. Оставалось выслушать, что на сей счет скажет Наташа.
Но экран оставался темным, несмотря на то, что Дмитрий подошел к нему вплотную, всем своим видом изображая готовность к продолжению переговоров.
Возможно, ему предоставлен перерыв для обеда и более глубокого усвоения пройденного материала.
Воронцов и не заметил, как погода за высокими окнами изменилась. Поднявшийся ветер унес дождевые тучи, яркие солнечные полосы легли на вощеный паркет, а вдали до горизонта раскинулось слегка пенящееся море, не серое, как вчера и сегодня утром, а веселое, сине-фиолетовое, вспыхивающее сотнями бликов.
Он повернул бронзовую задвижку балконной двери, и порыв ветра едва не выбил ее из рук, шторы взметнулись сорванным парусом.
Внизу шумели и раскачивались кроны могучих дубов и кленов, издали накатывался гул прибоя, в воздухе ощущался сильный запах морской соли и обсыхающих на полосе литорали бурых водорослей.
Чудесное место. Если секстан в адмиральском кабинете исправен, можно определить координаты. Только вряд ли стоит. Единственным местом, где возможно сочетание берегового рельефа, такого типа растительности и открытого океана (а перед ним именно океан, тут уж он не ошибается), может быть лишь побережье Новой Англии.
Но берег от Филадельфии до Бостона — сплошной мегалополис, таких заповедных уголков, пригодных для размещения базы, там давно уже нет. Если… Если за бортом не декорация или не любой век раньше семнадцатого…
Наташа появилась на экране почти через час.
— Все прочитал? — спросила она.
— Достаточно. Какой реакции ты от меня ждешь?
— Дело не в реакции. Что ты умеешь владеть собой, я знаю и так.
— Тогда к чему все? Надеюсь, реставрация монархии не входит сегодня в ваши планы?
Наташа улыбкой показала, что ценит его чувство юмора.
— Пока нет. Но связь между нашими разговорами и тем, что ты сейчас узнал, самая прямая. Ты присядь, спешить нам некуда… Значит так. Книга уцелела после гибели наблюдателей, мы об этом говорили. Она находилась в специальном контейнере, непроницаемом для любых видов излучения. Поэтому ее невозможно запеленговать. Только когда контейнер вскрыт…
— Тут у них технический просчет, — вставил Воронцов. — Датчик следовало вынести наружу, тогда и проблем бы не было.
— Значит, они не рассчитывали на такой случай. Но не это сейчас главное. За минувшие века контейнер вскрывался лишь трижды. Время и место установлено. Первый раз — на следующий день после битвы на реке Сить, очевидно — тем человеком, который спас Книгу после гибели владельцев. Потом — через триста лет, на острове Томаковка, на Днепре, где размещалась ранняя Запорожская Сечь. И наконец — сорок первый год… Вот какая картина получается.
— Понимаю, — сказал Воронцов, раскурил новую сигарету, помолчал, неторопливо затягиваясь и стараясь, чтобы не обломился длинный столбик пепла.
Он добился своего, пепел не упал, а Наташа не выдержала паузы и заговорила сама:
— Выходит, что человек, спасший контейнер, сберег его. Возможно, образовалось особое общество, братство хранителей, для которых Книга стала высшей ценностью, реликвией… Они сумели переправить ее на Украину, и там она хранилась до наших почти что дней. О причинах можно только гадать… Наверное, это было сверхтайное общество, могущественное и достаточно многочисленное, раз почти тридцать поколений традиция не прерывалась.
— А почему именно так? — спросил Воронцов, по привычке тут же изобретая альтернативы. — Может быть, все проще? Никаких хранителей, исключительно воля случая. Подобрали Книгу монголы, переходила из рук в руки: Золотая орда, генуэзские купцы, крымские татары, в какой-то момент и запорожцы тоже, потом ростовщики-евреи с Волыни, и так далее, пока немецкая бомба или снаряд не попали в подвал, где ваша штука валялась забытая и никому не нужная…
Наташа покачала головой, чуть приоткрыв губы в улыбке, словно ей нравилось, какой у них пошел интересный разговор, где можно посоревноваться в остроумии.
— Не получается. Я же сказала — открывали всего трижды. А пойди Книга по рукам, контейнер или вообще бы выбросили, и Книга пеленговалась бы непрерывно, или ее саму разломали бы в поисках спрятанных внутри сокровищ, а то из чистого любопытства. И все. А здесь — три раза за семьсот лет, и каждый раз на очень короткое время… Согласен?
— Что тут возразишь? Четко мыслишь, молодец. Ну, а теперь давай завершающий штрих. Чтоб уж добить меня наверняка…
— Дим, ты ведь уже все понял сам… Но если так хочешь — пожалуйста. Форзейли предполагают, что твои предки имели отношение к хранителям. Проанализировав массу информации, они установили, что их положение в иерархии Старой и Новой Сечи, целый ряд необъяснимых деталей биографии говорят о том, что реальный статус мужчин вашего рода был гораздо выше официального. Знаешь, как например у членов сицилийской мафии…
— Ну спасибо, — рассмеялся Воронцов. — А может, они просто анекдоты лучше других умели рассказывать, отсюда и авторитет. И вообще не сходится. Ведь мои деды-прадеды на Кубань с войском переселились. Отчего бы? Раз они такие важные персоны, ну и сидели бы возле своей реликвии…
