Последнее пламя - Илья Городчиков

Не смотря на тяжёлые потери, понесённые ещё до начала прямого столкновения, церковники всё же рискнули начать приступ вагенбурга. Вооружённые тяжёлыми штурмовыми топорами, они стали рубить сцепляющие возы цепи и крепкие верёвки, активно получая в это время по головам тяжёлыми двуручными дрынами. Я самолично поднялся из-за борта воза, видя, как на меня несётся один из воинов церковников, держа в руках длинную алебарду. Успей он добраться до воза, то может быть и смог пару раз ударить, но я вытянул руку с пистолем и выстрелил. Пуля ударила в плечо церковника и попадание развернуло его на сто восемьдесят градусов. Тут же мне по шлему чиркнул тяжёлый бронебойный болт. Я увидел стоящего в дыму стрелка, который теперь спешно перезаряжал арбалет, вертя две рукояти краникена. Он то и дело испуганно переводил взгляд с меня на заряжаемое оружие. Понимая, что его арбалет с такого расстояния опасен, я вернул ему должок, удачно попав в наклонённую голову. Свинцовая пуля прошибла шлем насквозь, вылетев из тыльной части, отправившись в полёт ещё дальше.

Вот только ситуация на холме разворачивалась слишком быстро, чтобы успевать уследить за всем. В один момент натиск церковников возымел эффект, сумев перерубить цепи в одной из сегментов вагенбурга и сразу же стали разъединять возы, используя тягловую силу собственных тел. Благо, один из десятников заметил это вовремя, и я успел дать команду подводить резервы, которые сейчас не участвовали в охране остального периметра холма, удерживая латную ярость церковников.

Встав в первых рядах своего резерва и забрав у одного из своих бойцов протянутый полэкс, я заорал, подбадривая собственных воинов, - Даруем же смерть этим уродам! Пусть они познают силу «Кабаньей Армии»!

Бойцы яростно зарычали и рванулись вперёд в открывающийся проём. Мотнув головой, я побежал вперёд, держа в руках топор. Моя тяжёлая пехота ударила в прорывающихся церковников. Они едва лишь успели просочиться внутрь, лишь немного приоткрыв проход. Прорыв стал быстро затягиваться, а мы слитным ударом быстро разметали воинов Церкви. Первым из попавшихся мне воинов, был громадный церковник, моментально попытавшийся меня зарубить своей алебардой. Вот только его тяжёлый доспех вкупе с громадными габаритами, не позволяли ему действовать с необходимым проворством. Пока он замахивался, я пригнулся и вонзил оружие острым шипом прямо в открытую подмышку, закрытую лишь кольчужным полотном. Заострённый четырёхгранный шип легко раздвинул не самые плотные плоские кольца и вонзился в плоть. Почувствовав, как шип снизу вверх вклинился прямо в плечевой сустав, я с силой двумя руками вдавил его глубже и провернул. Воин заорал и отшатнул, выронив оружие из рук. Я быстро перехватил латными рукавицами полэкс и с размаху ударил прямо в голову церковника. Молот на противоположной стороне от топорища, с лёгкостью промял височную часть шлема монаха и череп под шлемом хрустнул. Боец упал рухнул на землю, и я побежал вперёд, выбрав для себя новую цель. Этот воин уже успел схлестнуться с одним из моих воинов, а потому я пришёл на выручку. Враг удачно повернулся ко мне спиной, и я рубанул его по задней стороне колена. Идеально заточенное топорище с великой лёгкостью отделило конечность. Монах пал на землю, крича от боли, пока его жизнь не оборвал мой боец, ударивший коротким мечом в смотровую щель забрала. Дальше сложно было вспомнить особые фрагменты боя. В прорыв устремились все свободные силы церковников, а потому рубка шла наисерьезнейшая. От множественных попаданий по шлему я соображал дюже плохо, только и понимая, что нужно убить как можно больше этих святых консервных банок. Я бил, уклонялся, отражал удары, переступал через павших и не чувствовал ничего кроме распирающей изнутри злости. Злости на себя, на врагов, на весь мир. Сейчас мне только и оставалось, что выдержать битву.

Бой закончился неожиданный. Понимая, что без нужной подготовки холмы взять не получится, церковники начали отступать, оставляя трупы своих товарищей на склонах и вершине. Картина множества мёртвых врагов радовала, но я не спешил праздновать, понимая, что битва ещё не окончена. Неожиданно меня позвал Сезар, который обеспокоенно наблюдал за развернувшейся на тракте бойней. Сняв с головы шлем, я подбежал к нему. Сезар, видя моё состояние, протянул мне флягу и толстым пальцем указал на противоположный от нашего фланг. Я видел картину, которую никак не мог ожидать.

Ларингийская конница рванулась прямо через промёрзшее болота, совсем не опасаясь потонуть. В это время на тракте разворачивалась серьёзная бойня, а потому все свободные силы Вард бросил в центр, где отчаянно бились и мои ратники. Было понятно, что жиденький строй вардовских пехотинцев никак не сможет сдержать атаку конницы, которая в несколько раз превышала численность моих союзников.

- Пушки, бей по коннице! Взять упреждение в семь градусов! – заорал я канонирам, которые только и ждали отмашки.

Пушки ударили ядрами. Мои профессионалы смогли накрыть нужный сектор, но даже так это не могло остановить ларингийского натиска. Ядра сминали конницу, сшибали всадников со спин скакунов, но даже множественные попадания были подобны дробине для слона. Кавалерия, пройдя миновав обстрел, смогла пересечь заледеневшие болота и ударила по жидкому строю «реформистов». Смерть стоящей там малой баталии была почти мгновенной. Их растерзали за секунды, и остатки сокрушённой баталии стали мгновенно бежать, сверкая пятками ярче солнца. Четыре тысячи кавалеристов ворвались в тыл нашей армии.

Я отдал приказ сражающимся внизу отступать к холму, понимая, что там они просто погибнут. Для того, чтобы им было легче, артиллерия стала бить, разрывая строй врагов на мясо. Баталия противника рассыпалась под ударами моих пушек и потому с боем мои соратники смогли прорваться на вершину.

Я наблюдал за тем, как бежит армия «реформистов», бросая нас на холме. Теперь нам только и оставалось, что погибнуть в бою, отдав свои жизни подороже.