Ознакомительная версия.
Хотя, возможно, так было бы даже лучше.
Закрыв глаза, нейромант увидел Бо. Она улыбалась ему и приветливо махала рукой, увлекая мужа за собой.
Громобой, не поднимая век, слабо улыбнулся ей в ответ самыми уголками рта.
Все, как обычно. С той лишь разницей, что теперь он, похоже, все-таки откликнется на зов.
«Иду, родная! Жди!»
А пока нейромант балансировал на грани жизни и смерти, к месту, где он лежал, медленно подбирались некие темные силуэты…
* * *
Москва двадцать третьего века медленно погружалась во тьму. И в этом не скрывалось никакой мистики, не таилось никакого наследия прошлого, связанного с кровопролитной и жестокой Последней Войной. Это был обычный ежедневный цикл. Мир как будто повторял глупым людям: «Делайте с собой, что хотите, убивайте друг друга, грабьте, насилуйте, но я не изменюсь».
Но это было обманчивое впечатление. На самом деле мир все-таки изменился. Пусть не в таких архиглобальных вещах, как рассвет поутру или закат вечером, но достаточно сильно, чтобы предки, попади они в здесь и сейчас, были бы шокированы открывшимся им зрелищем.
И Москва в ее нынешнем виде была едва ли не флагманом этой флотилии изменений; гонимый беспощадными волнами времени, этот флагман стремительно несся в бесконечность. Все, что деградировало за последние двести лет вместе с окружающим миром, теперь стремительно наверстывало упущенное. И совершенно необязательно, что новый путь развития повторит тот, который они прошли многие годы назад.
Чьи-то скрюченные пальцы скребут по асфальту. Так человек, карабкающийся по отвесной стене, ищет, за что бы зацепиться. Вот небольшой уступчик или, напротив, выбоина, кажется, довольно надежная. Пожалуй, можно ухватиться и подтянуть изможденное тело вверх… но сил слишком мало, надо передохнуть…
«Нельзя!»
Москва двадцать третьего века напоминала бесконечную полосу препятствий, которую, помимо, собственно, ее бесконечности, отличала особая жестокость к участникам забега. Тут тебя не бросали в грязь – тут ты сразу проваливался в трясину, прямо в объятья к болотнику, который мигом высасывал из тебя кровь. Этакая Мертвая Зона в миниатюре, ага.
Из мыслей в голове, помятой и окровавленной, только одна и осталась: «ползи, или умрешь». Московская Зона требует от своих обитателей постоянного движения, и они снова и снова попадаются в эту ловушку, покупаются на хитрый обман. И никто почему-то не смотрит на Кремль, разве что с ненавистью, а надо бы – с интересом. Ведь что-что, а эта крепость как стояла двести лет назад, так и стоит до сих пор. Стены впитали в себя кровь сотен воинов, однако ни у кого не повернулся бы язык назвать эту жертву напрасной – ведь ров у стен был наполнен кровью тысяч врагов.
Ты жив, не пока ты двигаешься. Ты жив, пока ты сражаешься. За себя, за своих близких, за родной дом.
Поблизости завыла крысособака, и увечный вздрогнул, но не оглянулся – только быстрей пополз. Нельзя было тратить силы на то, чтобы оглядываться, ведь их, этих сил, и без того осталось крайне мало.
«Могу не доползти…»
«Заткнись и шевелись, а не философствуй!»
Позади лежал мертвый брат. Он не дополз, умер на полпути – раны его оказались куда серьезней, чем у еще живого родича.
Из ближайших развалин на ползущего человека смотрят две пары глаз. Это вормы. Они голодны, но к еще шевелящемуся подойти боятся – вдруг это ловушка? Поэтому они терпеливо ждут, пока их потенциальная жертва наконец умрет. Живых лучше не трогать, это всякому ворму известно с младых ногтей… или чем там они трупы на части раздирают?
«Надеюсь, я вас не порадую, падальщики проклятые…» – думал увечный, снова елозя рукой по асфальту, покрытому паутиной трещин.
Человек очень хотел добраться до намеченной цели. Что гнало его вперед? Что заставляло двигаться к цели? Два величайших катализатора на свете – ненависть и отчаянное нежелание умирать.
Многие путают последнее с жаждой жизни, но человек знал, что это две абсолютно разные вещи. Жажда жизни возникает, когда она, жизнь, дюже как хороша, и тебе не хочется ее терять. Но жизнь в Москве была ужасна. И все тут хотели просто не умереть.
Ну а ненависть у человека зародилась в тот момент, когда его впервые назвали мразью. Затем, с каждым новым унижением, которому его подвергали пленители, это чувство только крепло.
И вот, когда остановилось сердце Кондрата, ненависть достигла своего апогея.
Вадим не знал, что ждет его впереди. Возможно, если он доползет и пересечет вожделенную границу, его сожжет еще быстрей.
Но он должен был по крайней мере попытаться.
За Кондрата. За дело всей жизни, которое уничтожили два презренных червя, не захотевшие принять свою жалкую участь.
«Ах, если бы этот треклятый дружинник погиб вместе с прочими…»
Но что случилось, то случилось. Одна надежда, что он, точно феникс, сможет восстать из пепла и посрамить своих врагов.
Вадим медленно, но верно полз к Красному Полю – туда, где он мог с равной долей вероятности переродиться или же умереть в страшных муках.
Туда, где у него, по крайней мере, был шанс.
Еще немного… еще чуть-чуть…
До огненной полусферы осталось буквально полметра.
КОНЕЦ
Подробней о подвиге Данилы можно узнать из романа «Кремль 2222. Юг» Дмитрия Силлова – Прим. автора.
Подробней об Арене можно узнать из романов «Кремль 2222. Арбат» и «Кремль 2222. Замоскворечье» Максима Хорсуна – Прим. автора.
Ознакомительная версия.
