Нет, каков наглец! Он видит! Будто не для него это первый рейд в Зону, а для меня. Экий ветеран!
— И долго ждать?
— Как надоест, так и поползём. К линии пересечения.
Вглядываюсь в мутный воздух.
— И где она, твоя линия?
— Там. — Вычет показывает рукой. — Вообще-то мы можем двигаться в любую сторону, всё равно попадём куда надо, но туда — ближе.
— Не шибко-то близко. И всю дорогу по-пластунски?
— Кто здесь не пластун, тот пища. Извини, не я проектировал этот мир…
Проходит час, а мы всё валяемся на том же месте. Разговоры надоели. Курить хочется, спасу нет, и курево имеется — а остерегаюсь. Иногда постанывает Хвост, иногда кто-нибудь начинает ворочаться, а больше нет никаких звуков. Мёртв этот мир и стерилен. В нём настолько тихо, что я ловлю себя на постоянном желании шумно вздохнуть, прочистить горло, а то и просто поворочаться, шурша курткой, чтобы насытить воздух хоть какими-нибудь звуками. От нечего делать я внимательно вглядываюсь в «небо» и понимаю, что Вычет не ошибся направлением: там, куда он указал, серая полоса на чуть более светлом фоне слегка загибается. Там, где мы находимся, пресловутая бутылка выглядит как две трубы, одна в одной, и мы лежим на внутренней поверхности внешней трубы. Но дальше они точно пересекаются.
Я уже ползал, и Гляпа с Вычетом ползали, ища точку, через которую мы попали сюда, — и безуспешно. Пропустив нас сюда, дверь закрылась, а я уже не очень-то верю, что она когда-нибудь вновь откроется. Вычет сказал, что с самого начала был убеждён в этом, и рекомендовал подождать лишь для очистки совести. Пока он её очищал, Хвосту лучше не стало. Пусть он перевязан, пусть Гляпа вколол ему противостолбнячную сыворотку и стимулятор, но и с касательным ранением из человека получается плохой боец и плохой ползун. Хвост становится обузой.
Пока он сможет ползти сам — ещё ничего. И пока мы сможем его тащить — тоже не очень страшно. Но что потом?
Стараюсь не думать об этом.
— Вычет! — нарушаю я молчание. — Что скажешь? Не пора ли нам двигать отсюда?
— Ещё пять минут, — отвечает он.
Что, спрашивается, могут решить эти пять минут? Несерьёзные игры какие-то. Вроде как стоит человек на автобусной остановке и загадывает: если досчитаю до трёхсот и не увижу выворачивающий из-за угла автобус — пойду пешком.
Но пять минут подождать можно.
Когда они истекают, я беру инициативу в свои руки.
— Туда, говоришь, ползти?
— Ага, — кивает Вычет.
— Тогда я пополз. Хвост, сможешь ползти?
— Не знаю…
— Значит, сможешь.
Если бы Хвост сказал «не смогу», пришлось бы взбодрить его немного. Хороший пинок не мешал ещё ни одному халявщику. Ни один симулянт на мне ещё не ездил и не будет.
Минуты через две оглядываюсь через плечо — все трое ползут за мною. Ползут как миленькие. Вычет, может, и светлая голова, но не лидер, так что лучше бы он не выпендривался. Да и насчёт светлой головы — ещё вопрос. Со всеми этими умниками какая проблема? Вокруг них мир, а они видят только свои теории. Выдумают что-то несусветное и носятся с этим как с писаной торбой. А если действительность покажет им шиш, они тут же продифференцируют этот шиш, потом проинтегрируют, потом разложат какой-нибудь многочлен и радостно заявят: «Ну вот, теперь всё понятно!» — и уже готова у них новая выдумка. Не лучше старой. Но если даже она чуток лучше, то кто сказал, что Зона позволит умникам доходить до истины шаг за шагом?
Зона не шиши кажет — она бьёт, и часто сразу насмерть. Потому-то учёная братия из Янтаря сама, как правило, в Зону не ходит, а уж если без этого никак нельзя, то зовёт в провожатые «долговцев». И правильно. Здравый смысл и печальный опыт предшественников стоят всех на свете теорий.
К тому же я ни разу не слышал, чтобы Зона позволила описать себя хоть одной мало-мальски пригодной для дела теорией. Вот Вычет, кажется, пытается создать её на ходу, хуже того, ему кажется, что он на верном пути. И это опасно.
В данный момент, правда, опаснее слишком высоко поднимать голову или чересчур отклячивать зад. Склюют на фиг. Аисты четырёхмерные. На что им, спрашивается мы, трёхмерные существа? Пытаюсь представить себе, как бы я ловил вилкой на тарелке нечто мелкое, двумерное, столь плоское, что и микрометром толщину не измеришь. И какой моему желудку прок от такой пищи? Может, оторвавшись от этой серой поверхности, трёхмерные существа делаются четырёхмерными, а значит, и питательными?
Ум за разум заходит, а не бросаю думать об этом. Уж лучше заумь, чем страх, что шевелится во мне вредным, как глист, червяком и пугает угрозой выползти наружу. Здесь его сходство с глистом окончится, потому что вышедший глист безвреден, а неконтролируемый страх угробит меня быстро и с гарантией. Да и стыдно помирать так-то. Давай ползи, ползун хренов, и думай о чём угодно, но только не об аистах!… Ползу. Протираю локти и коленки. Сзади, пресмыкаясь, как допотопный ящер, пыхтит Гляпа, постанывает и отстаёт понемногу Хвост, а у Вычета только куртка шуршит, больше никаких звуков он не производит, а ползёт хорошо. Вот ведь шибздик мелкий, сухопарый и обезжиренный! Уж кому-кому, а ему не приходится пыхтеть под тяжестью собственного мяса. Он от природы такой и никаким спортом, насколько я знаю, всерьёз не занимался, а жиром не оброс, хотя работа у него сидячая, если не лежачая. Подфартило ему с генами.
— Погодь, Чемодан! — хрипит сзади Хвост. — Погодь, говорю! Передохнуть дай…
Мы ещё и ста метров не проползли, а ему уже отдыхать. Что дальше-то будет?
А то и будет. Вколем ему ещё стимулятора поядрёнее и погоним вперёд окриками и обещаниями бросить помирать в одиночестве. У нас в десантной роте на марш-бросках это делалось жестче: упавших от усталости подбадривали сапогами, а то и прикладами, и многим помогало, а тащили на себе только тех, кто и после сапожно-прикладного воспитания продолжал валяться, тихо помирая. Тут уж нечего делать — ясно, что полностью выложился человек.
Но плох этот метод, когда ползёшь, и скотство бить раненого. Хотя… чтобы спасти ему жизнь — побью, если иначе никак нельзя.
Всё же приходится сделать передых. Я сам колю Хвоста в задницу сквозь штаны. Терпи, паскуда, это всего лишь игла. Можешь ползти? Сейчас сможешь!
Какое-то время он и впрямь не отстаёт от нас, и я могу чаще смотреть не назад через плечо, а по сторонам и вверх. Вычет глазаст, хоть и очкарик. Кажется, он прав — труба над нами явно загибается и где-то там, далеко впереди и чуть правее, должна пересечься с идиотской серой поверхностью, по которой мы елозим на животах. Но как же далеко линия пересечения! Сколько мы проползли — полкилометра? Наверняка не больше. Меня вот что беспокоит: Вычет назвал эту самую бутылку Клейна Зоной, возникшей в здешнем четырёхмерном мире. А если здесь эта Зона имеет приблизительно те же размеры, что и наша, земная Зона?
