Снаружи стояла серая хмарь. Не влажная, какая бывает во время затяжного мелкого дождя, а сухая – будто рядом с горящим торфяником, когда воздух заполнен микроскопическими частицами пепла и дыма. И едкой горечью. Здесь тоже была горечь, но не дымная. Другая. Как от слежавшегося белья. За хмарью было почти невозможно что-либо разглядеть. Здания на противоположной стороне площади едва угадывались – скорей клубы плотного дыма, чем силуэты строений. Кажется, они были разрушены еще сильнее, чем Управление МЧС. Хмарь скрывала даже небо, становясь, чем выше, тем гуще.
Площадь Гагарина заваливал толстый слой серовато-желтых полупрозрачных пленок. От совсем мелких чешуек вроде перхоти до бесформенных лоскутов размером с армейскую плащ-палатку. Наверное, так выглядела бы свалка, куда все мои садоводы полвека подряд стаскивали пришедшие в негодность останки теплиц и парников. Первый космонавт на постаменте в центре площади отсутствовал. Да это и понятно. Даже каменный, он не вынес бы такой мерзости вокруг.
Сначала мне показалось, что постамент, целиком заросший слабо светящейся плесенью, пустует, но затем разглядел: сверху что-то было. Кажется, монета метров четырех-пяти в диаметре. Белесо-желтая, как и все вокруг, она лежала на десятке тонких коленчатых подпорок с небольшим отклонением от горизонтали, ко мне была обращена ребром, поэтому я ее сразу и не заметил. Определить номинал не представлялось возможным. Да я и не горел желанием узнать, во сколько неведомый скульптор оценил гибель полумиллионного города.
Под ногами, как водится, шныряли уховертки. В хаотической с первого взгляда беготне угадывался некий порядок. На площадь и обратно. Наружу убегали преимущественно шустрые худенькие экземпляры, обратно возвращались медлительные, раздобревшие. Что-то они там, видать, жрали. То ли пленки, то ли нечто под пленками. На меня уховертки обращали внимания не больше, чем на мумию охранника.
Стояла тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом крохотных лапок. Никакой опасности я пока не чувствовал.
Надев на правую руку кастет, я медленно двинулся внутрь здания, прислушиваясь, принюхиваясь и заранее настраиваясь на утомительные поиски. Многие десятки кабинетов в главном корпусе, более сотни во втором. Чердаки, подвалы, подсобные помещения. Сколько времени уйдет на обследование всего этого? И какова гарантия, что я чего-то не пропущу? Вот же скотина Игнатьев. Мог бы и подсказать, куда идти.
Впрочем, кое-какие мысли у меня имелись. Главные сокровища принято содержать либо в самых защищенных местах вроде подземных хранилищ, либо в самых важных – вроде сейфа в офисе большого начальника. Подземельями я был сыт до тошноты, поэтому решил первым делом навестить кабинет областного министра по чрезвычайным ситуациям.
Шагая по успевшим не только сгнить, но и высохнуть после этого ковровым дорожкам, я поднялся на третий этаж. Миновал широкий коридор, перегороженный рассыпавшейся баррикадой из бумажных папок с документами. В центре баррикады имелся пролом: его пробил массивный шкаф, въехавший туда «на спинке», кверху дверцами. Папки разлетелись наружу – шкаф толкали со стороны министерского кабинета с приличной скоростью. Я перелез через шкаф (он был пуст) и направился к приемным. Их было две. Первая просторная, с рядами стульев вдоль стен и регистрационным столиком. Вторая поменьше, с секретарским столом и парой почти целых кожаных диванов. И на стульях, и на диванах сидели мумии. В строгих костюмах, с портфелями и ноутбуками. Чего они ждали? Уж не меня ли?
Я подошел к одной, толкнул ногой. Она покорно повалилась с сухим стуком. Пиджак на спине был разрезан от ворота до шлицы. Сорочка тоже. Плоти на костяке не осталось вовсе. В позвоночник вцепились уховертки – торчали парами влево и вправо, как два редких зубчатых гребня. Насекомые тоже были сухими и очень-очень твердыми. Словно пластмассовыми.
А может, они и были пластмассовыми, да и все остальное тоже. Муляжи, чтоб пугать редких искателей сокровищ. Идиотов вроде меня.
Толкнув тяжелую дверь, я вошел в министерский кабинет. За длинным пустым столом перед раскрытой книгой – толстенной, будто том БСЭ, – сидел человек. Плотный, но малорослый, он едва выставлялся из-за столешницы. Я узнал его сразу. Федя-маленький. Лилипут, скромный лишь размерами тела, но не духа. Цирковой метатель ножей, а впоследствии грабитель, убитый Муркой и похороненный мной в Тещином болоте. В отличие от прочих найденных здесь людей, он выглядел весьма упитанным, если не сказать полнокровным. Впрочем, подвижности это ему не добавляло. Тоже муляж.
Муляжом оказалась и книга. Бумажная коробка с солидным переплетом, какие ставят в редко открывающиеся книжные шкафы. Элемент дизайна, не более. Иногда внутри устраивают шкатулки. У моего деда есть похожая, он хранит в ней фотографии своих любовниц с зафиксированными на обороте датами романов. Имена он помнит и так.
Внутри этой лежал сложенный пополам лист офисной бумаги. На нем красным маркером, крупно и уверенной рукой было написано два слова:
«Отсоси, Раскольник».
Скрипнуло кресло. Я перевел взгляд на Федю-маленького. Тот уже не сидел, а стоял в кресле и пристально смотрел на меня, ощерив золотозубый рот. В его поднятых, отведенных назад ручках, между короткими сильными пальчиками тускло поблескивали листовидные лезвия метательных ножей.
Я только и успел повернуться боком, закрыв лицо и горло рукой с кастетом.
Лилипут резко, с хэканьем, выдохнул.
Один нож отскочил от кастета, еще один скользнул по макушке, даже не оцарапав. Два – впились. В правый бицепс и плечо. Но просоленная телогрейка сослужила как надо. Не зря в Средние века подобную защиту использовали даже в войнах. Лезвия до тела не дошли.
Второго шанса Феде-маленькому я не дал. В два прыжка сократил дистанцию и засадил кастетом в висок. Лилипут повалился на стол. Из разбитого черепа хлынул черный поток. Не кровь, не мозги. Даже не гнилая упыриная слизь. Опять долбаные уховертки. Они выползали на стол, с него прыгали на пол и спешили в сторону окна. Я схватил муляж книги и прихлопнул сколько сумел. Брызнула едкая жижа, обожгла запястья. Матерясь, я отскочил.
Поток насекомых понемногу иссякал. Вместе с тем тельце лилипута усыхало и съеживалось, превращаясь в еще одну мумию.
Куда они идут?
Я выглянул в окно. Вереница уховерток бежала по стене вниз и наискосок, к парадному входу. К парадному входу, дурачина! А оттуда, уверен, на площадь. Вместе с теми, что убегали наружу худенькими, а возвращались сытыми. Я бросился вон из кабинета.
В одном из сказов Бажова герой шел по следу муравьев, несущих золотые крупинки, и добрался до пещеры с несметными богатствами. Мне указывали путь намного более гадкие твари. Да и сокровище, к которому они меня вели, было далеко не золотом. Постамент под гигантской монетой.
