Ознакомительная версия.
Машина выстрелила щупальцами в сторону Коросты. Промахнулась. Обиженно взвыла внутренними приводами, подбоченилась. Короста кувыркнулся вперед, распластался за двумя штангами из блестящего металла. В то же время Тищенко, набравшись мужества, вернулся в зал. Поднял винтовку и, не мешкая, всадил пулю в металлического спрута. Сверкнул сноп золотистых искр, тесный зал наполнился клубами порохового дыма.
Боевой механизм хозяев переопределил приоритеты целей. Выставил щупальца в сторону матроса с винтовкой, выплеснул с полдюжины светящихся нитей. Тищенко попытался отбить их винтовкой, но не тут-то было… Винтовка развалилась на несколько частей в руках у изумленного моряка, а следом, не успев сменить выражения лица, развалился и сам Тищенко.
Шведе стрелял, пятясь. Он жал на спусковой крючок, пока револьвер не заперхал холостыми щелчками. Затем бросился к выходу на дальней стороне зала, отчетливо представляя, как разворачивается веер светящихся нитей, направленных ему в спину. От машины отвалилось щупальце и пара изогнутых фрагментов брони. Но металлический спрут не переключился на председателя; он почему-то упрямо силился достать Коросту. Боевой механизм что-то бормотал – а может, это особенно разбитые шестеренки и плунжера издавали звук, похожий на лепет душевнобольного. Он частил щупальцами, вытягивал их, раздвигая многочисленные сочленения. А Короста, выпучив глаза, метался туда и сюда, – так, чтобы между ним и машиной оставались те самые дрожащие от напряжения штанги.
А потом случилось неожиданное: боевой механизм двинулся просто вперед, цилиндрическим корпусом – на штанги. Или что-то произошло в его «чугунных» извилинах, или такой приказ поступил извне… Ветвистая молния заплясала в центре зала, озаряя стены и свод плазменным светом. Засверкали, зашипели брызги расплавленного металла. Щупальца конвульсивно вытянулись, корпус опустился на пол, из прорех в броне повалил едкий дым.
Короста, кашляя, поплелся из зала – под темную арку, за которой исчез Рудольф Шведе. Коросту кидало из стороны в сторону, как во время хорошего шторма.
Председатель матросского совета далеко не ушел. Он сидел на ступени и тщетно пытался зарядить револьвер. Патроны вываливались из пальцев, у пыльных сапог уже образовалась сверкающая мельхиором кучка. Теперь председатель понимал, почему так сильно тряслись руки у доктора Рудина.
– Ну? Цел? – спросил Шведе у Коросты. – Штаны сухие?
Матрос со стоном плюхнулся на пол, вытянул ноги.
– Пить! – потребовал он хрипло. Его волосы стояли дыбом, а над головой вился едва заметный дымок.
– Поведут топить – напьешься! – буркнул Шведе. – Ослеп, что ли? Занят я!
От толчка Короста и председатель свалились со ступеней. Вибрация прошила каменные перекрытия, а где-то наверху зарокотало. Рассыпанные патроны закатились по углам.
– Слушай, Рудик… Пошли отсюда, а? – простонал Короста, сверкая перепуганными глазами. – Ох, мать..! Ничем хорошим это не закончится. Слышишь, Рудик?
Шведе завороженно глядел на лестничный подъем. Так обычно смотрит кот на воробья, сидящего на высоких ветвях…
Рудин прошел через первую лабораторию, прошел через вторую и третью, в очередной раз оказался на пороге как две капли воды похожего на предыдущие пещеры зала. Отовсюду – молчаливая техника и стойки с замысловатой химической посудой. Машины хозяев неестественно чисты: будто пыль брезговала соприкасаться с ними. Ни рычагов, ни циферблатов – и как здесь управлялись хозяева? – только едва заметные дорожки (потертые, что ли?) на сотнях полированных плоскостей.
Скрытый в толще горы-пирамиды комплекс некогда принадлежал стародавним властителям Марса; ушлые боги-насекомые не преминули наложить лапу на то, что плохо лежало. Они обошлись незначительными переделками: замарали или попросту разрушили зеркала вербальной сети человеческих пращуров, наставили вдоль и поперек своего оборудования, проложили коммуникации.
Рудин крался, сжимая рукоять револьвера двумя руками. Он слышал звук: «тук-тук-тук-тук-тук»; пауза секунд в пять и снова – «тук-тук-тук-тук-тук». Словно дятел расклевывает гниль. Этот стук был для доктора нитью Ариадны в безмолвном лабиринте пещер. Быть может, обманка; быть может, сонное бормотание техники. А может, это наполовину возродившийся хозяин пробует так и сяк запустить машину для перемещения в пространстве.
Машину древних. Замурованную в скале еще до рождения первых пророков на Земле. Но полностью действующую. Ведь пращуры создавали вещи на века. На тысячелетия.
Рудин покрылся испариной с головы до ног: за этажерками, заставленными химической посудой, он увидел операционный стол, предназначенный для человека. Свисали с обеих сторон жесткие ремни. Серебрился на передвижном столике возле изголовья причудливый инструментарий. Висело на толстом кабеле устройство с дисковой пилой на свободном конце.
Рудин живо представил себе, какие операции проводили здесь хозяева. Мотнул головой, отгоняя кошмарное видение. Перекрестился…
Грязные палачи! Изверги!
Ноги одеревенели, но доктор не расслаблялся. Зараза, которую они каленым железом прогнали с Марса, грозила свалиться на голову волной очередной пандемии. Через лабораторию… Дальше и дальше – на стук, на шум возни, на запах хозяина, который крепчал с каждым шагом. За аркой – очередная лаборатория…
А там еще один экспонат, от которого – мурашки по коже. Круглая плита из угольно-черного материала. Широкая: на ней поместился бы взрослый, даже если бы раскинул руки и ноги. Высотой Рудину до бедра. На полу валялись потертые ремни с петлями. Над плитой нависали семь колец одинакового с ней диаметра. Поднимались к своду кабеля в металлизированной оплетке, а под сводом ветвилась система балок и консолей, похожих на насесты.
Рудин протер лицо и лысину. Впрочем, крупные капли пота тут же выступили снова. В черной плите он увидел свое отражение…
Капитана И. К. Германа зафиксировали на плите: руки и ноги – в эластичные ремни с петлями, еще два ремня – поперек туловища, и один – поперек лба. Иоганн Карлович был без чувств, его больное сердце судорожно колотилось, захлебываясь и отфыркиваясь кровью. Он и на Земле страдал артериальной гипертензией, на Марсе же, в иных физических условиях, он был попросту обречен… То что, с ним сделали хозяева, напоминало скорее обряд дьяволопоклонников, вопиющее святотатство, чем научный эксперимент.
Боги-насекомые дотошно изучали людей. Причем предметом их любопытства были не только тела из плоти и крови. Они вынули из капитана его суть, его я, его, если угодно, душу, переведенную в последовательность электрических импульсов. Без зазрений совести пропустили изъятое по проводам, заперли в одном из безликих агрегатов. Поскольку хозяева изучали людей (и, вероятно, рабов иных биологических видов), подселяя симбионтов соответствующего типа, то для «души» И. К. Германа был выбран соглядатай, которого боги-насекомые с несвойственным им трепетом называли Светоносным. Что он из себя представлял? Скорее всего, сгусток энергии, сродни капитанской «душе»…
Ознакомительная версия.
