По тропе, мягко и неслышно ступая босыми ногами, прошел голый человек. Но это был не просто голый человек. Это была женщина! Ее стройное, белое тело, полностью обнаженное, источало аромат мяты, мускуса и еще чего-то диковинного и приятного. И только звери вокруг чуяли исходящие от нее гипнотические волны, животный страх и ментальное давление на мозг и даже на мышцы. Все живое в округе знало, кто это и что это.
Нагая женщина с распущенными по плечам рыжими волосами, в которых застряли и запутались колючки репейника и березовые сережки, остановилась возле «егозы» и самодельного шлагбаума, потопталась на месте и, разжав пальцы рук веером и разведя их в стороны, подняла вверх милое чистое личико. Чуть полноватые красные губы вытянулись трубочкой, глаза различимого даже в ночи ярко-зеленого цвета мигнули огоньком, словно сверчки в брачную ночь на листе лопуха, и над поляной раздался тихий монотонный свист. Зовущий и манящий.
* * *
– Живо-о-й? Вот те на! Вот новость! – искренне обрадовался Егерь, ища в глазах гостей поддержку своего восторга. – Как? Когда? Где-е?
– Точно, Егерь, отвечаю! – подтвердил Никита, кусая мясо.
– Ага, и вполне нормальный мужик. Свой в доску, – пробурчал Орк, жуя.
– Ха, еще бы не свой! Десантура. Вместе духов гоняли по горам, – сообщил старик, повеселев, – триста сорок пятый парашютно-десантный, он сержантом, я замком разведроты у Валеры, нашего батяни. Вот, ёшкин кот, дела-а! Как я рад, как рад такой новости. Выпьем за Корсара, за Сашку. А ну, давай, наливай боец.
– Орк я.
– Давай, Орк, по полной. И хотя тут второй тост обычно за Зону, но обождет матушка. Ох, обождет! За Сашку давайте.
Застолье приняло новый оборот и обещало быть затяжным. Но вдруг снаружи вагончика раздался тонкий свист, прервался и снова повторился. Такой томный, трепетный, завораживающий слух людей.
– Лесные разбойники? Бандеровцы? – улыбнулся Никита, но заметив бледное лицо Егеря, вмиг ставшего серьезным и строгим, заткнулся и невольно потянулся к оружию.
– Нет, ребятки, кое-что похуже! – ответил хозяин и с натянутой улыбкой произнес дальше: – Это Рыжуля пришла, девка местная, лесная. Опять, поди, голая приперлась. Надоедать будет, торчать до рассвета.
Разведчики переглянулись, перестав жевать, и все разом бросились к окошкам, один Ахмад остался безучастно сидеть в углу, кусая ломоть вяленого мяса.
– Как голая, как девка? Ночью, в лесу, среди мутантов? – обомлел Орк, раздвигая жалюзи.
– Офи-ге-еть!
– Вижу, ага… атас, мужики. И впрямь голышом. А какая симпотная!
– Секси прям!
– Эй, кобеляки, – Егерь привстал из-за столика и почесал под бородой, – расслабьтесь, ёшкин кот. Не теми головами думаете. Сами-то не врубились, кто это может в Чащобе ночью при бледной луне явиться?
– Нет, – первым промолвил военврач, челюсть которого стала отвисать, а глаза расширяться, – только не говорите, Егерь, что это… э-э…
– Он самый! Оборотень.
Лица бойцов медленно повернулись к старику и побледнели, наверху крякнул Бродяга, а Кэп с хрустом скомкал в кулаке одноразовый стаканчик. Наступила пауза, сравнимая с минутой молчания у гроба.
* * *
Луна на мгновение зашла за тучи, поляна снова погрузилась в леденящий душу сумрак, и если бы не далекий гул котельной Лунинска, то абсолютная тишина захватила бы власть в этом страшном лесу.
Снова раздался свист – настойчивый, будоражащий слух и разум.
– Кто-о-о? – Никита отпустил край занавески и сглотнул спазм в горле.
– Рыжуля. Оборотень в теле голой девки. Красивая, конечно, но, ешкин кот, опасная! С ума махом сводит, а достанет, притянет, так вмиг на шнурки попластает. Сам видел. Ох, не хотел бы я в ее титьки уткнуться! Крындец сразу.
Дед сел на место и стал разливать свою бормотуху. Бойцы опять недоуменно переглянулись. Никита облизнул губы сухим языком и позволил себе выяснить новость до конца:
– В смысле, Егерь? Это ты сейчас не гонево какое-то порешь?
– Да какие уж тут шутки? Вы, ребятки, хоть понимаете, куда попали? Вижу совсем не догоняете, где вы и в каком из двух зол. Садитесь, поведаю малость. Только, милок, отойди от двери и не вздумай ее открывать. Сразу крыша поедет. Заманит так, что всей оравой тебя не остановим. Вон даже птички мои перестали щебетать, затихли наседками.
Никита проследил за кивком старика и только сейчас увидел клетку с тремя пернатыми. То ли канарейки, то ли воробьи. Один чёрт. Странно нахохлились эти птички и действительно не щебетали.
– Эскимо, отойди, куда попер? – приказал майор.
– И чё она делает, эта Рыжая? Что надо ей? Жертву? – Орк даже подсел к деду и сделал увлеченное лицо. – Как она гипнозом-то своим сюда не пробивает?
– Гипнозом? Не-е, тут ей облом, хороняге. Заговоренный домик у меня, заветный. На двери вона травки-муравки нужные да рисунки обережные. Не по силам ей сюда лезть, мозги мне варить. И вы не бойтесь. Не затянет. А мяса да кровушки ей и в лесу достаточно. Вона зверья хватает в чащобах этих.
– Ну, вдруг ей крови нашей людской надо? Как в «Дракуле»? – серьезно спросил Орк и сжался в большой комок цвета «хаки».
Никита толкнул его, мол, расслабься, хватит.
– Да-а, людишек здесь немало бродит. Залетных тутачки хватает. И хотя гиблые места эти народец старается обходить, но чудаков на букву «м» полно шастает, – старик поднял кружку, – ну, теперича, за Зону-матушку, чтоб неладным в ней тухло, а чистым сердцем – припухло!
Выпили. Один Ахмад, покачиваясь всем телом, сидел на полу в позе лотоса и разжевывал мясо.
– Вкусно хоть? Не хвалите дары местные, мои труды честные. Чай не хлеб-соль, но в пользу и сытость все-таки.
– Да ты что, хозяин, вкусно все, спасибочки, – сказал Никита, – особенно, крылышки фри. Жаль, пивком не побаловаться. А так зачет тебе!
– А мне закусон твой, Егерь, по нутру, – отозвался Кэп, – маринад клевый.
– Дык, свининой, курами, коровами не богаты земли здешние, ну и сие лакомство не хуже оных, – Егерь закинул в рот листик, – я до мяса местного не дюже охоч, больше зелень люблю.
– В смысле «мяса местного»? – Доктор сморщился и застыл, глядя на кусок откусанного крылышка. – А это что мы сейчас кушаем?
Все замерли, ощущая подвох и рассматривая пищу. Даже свист оборотня в виде обнаженной симпатичной девушки в ночи не отвлек бойцов.
– Как что? Крылья воронья лесного, окорочка – тушки крысиные, а маринад мой фирменный – то ягоды да плоды тутошние. Еще аскарида была где-то копченая, но горьковата на вкус. Похуже угря черноморского будет.
Никиту чуть не вырвало, Кэпа затошнило. Орк посинел и стал рукавом тереть губы. Ахмад с недоверием, близким к отвращению, посмотрел на вяленое мясо, половину которого уже слопал.
