Отец бросился за грасилами, но те со смехом, дразня его, разлетались в разные стороны. Раф, проклиная свои кривые кости и бесполезные мунскулы, пытался поймать хоть одного, но споткннулся и, не удержав равновесия, упал. На забаву грасилам он лежал в пыли и, словно беспомощнная черепаха, никак не мог перевернуться, чтобы подняться.
— Старикан Роуна свалился! — распевали зандиристо грасилы. — Роун — урод, колченогий… колченогий…
Они восторженно завыли и принялись швынряться стручками и комьями грязи. Что-то отчанянно крича, на крыльцо выскочила Белла.
И тут Роун забыл о своей ноге, он даже не чувствовал, болит она или нет. Бросившись к ближайшему грасилу, он вырвал у него из рук стручок и выдавил сок прямо ему в глаза. Затем поймал второго и сделал то же самое.
Их была целая компания, но дрались они понодиночке, им даже в голову не пришло напасть на него всем скопом. Роун расправлялся с кажндым из них по отдельности. Изо всех сил пнув первого грасила, второго схватил он за горло, а третьему врезал так, что тот забыл, как его звали.
В конце концов те, кому от него еще не донсталось, огрызаясь, удрали, а остальные остались лежать, смиренно ожидая смерти.
Тем же вечером перед едой Роун снял рубашку и внимательней, чем прежде, стал рассматривать себя в зеркале. Взъерошил волосы, потыкал зунбы. Потом, повернувшись, скрупулезно стал изунчать спину, завел руки назад, ощупывая лопатнки,' чувствуя, как они двигаются под тонкой конжей.
Когда же Роун наконец спустился вниз, то, даже не взглянув на еду, опять спросил у родинтелей:
— Я — кто? Кто я? — Он много раз задавал этот вопрос, но до сих пор не получил на него обстоятельного ответа.
— Ты — человек, — повторил отец. — И не занбывай об этом.
Он всегда отвечал именно так. Роун взглянул на дымящуюся тарелку с едой, но к еде не принтронулся.
— Понятно, поэтому-то я такой глупый и нинчего не умею.
Раф и Белла переглянулись.
— Наоборот, именно поэтому ты можешь то, чего не могут грасилы, — возразил отец, — или любой другой.
— Ты стоишь две тысячи галактических крендитов, — с гордостью произнесла Белла.
— Так много?
— Ты — особенный, — сказала Белла. — Очень особенный.
Роун думал о своем беловатом бескрылом теле, которое только что рассматривал в зеркале… о своем неумении копать и плавать — тогда как грасилы уже с рождения все это умеют и знают, и о том, что он не позволил себе умереть, когда разбился, и, наверное, этим он причиняет слишнком много страданий своим родным…
— Вы же обманываете меня! — неожиданно выпалил Роун и убежал в свою комнату попланкать в одиночестве.
Но когда глаза просохли, он почувствовал, что голоден, и, спустившись на кухню, стал с наслажндением уплетать еду. А Раф, воспользовавшись моментом, вновь стал внушать ему мысль о том, какая же это великая честь — быть человеком… настоящего, земного происхождения.
Своей беседой с сыном Раф остался доволен. Он чувствовал, что с каждым годом Роун все больше тянется к нему, становится его другом. Но как же долог и мучителен этот трудный пронцесс взросления.
— Ты был рожден не для того, чтобы стать рабом или солдатом. Таких купить нетрудно, шах мог позволить себе приобрести подобных хоть дюжину. А вот ты был чем-то особеннным…
— А когда у меня вырастут крылья? — спронсил Роун, пытливо глядя в широкое загорелое лицо Рафа.
Тот только качнул тяжелой головой.
— Тебе не нужны крылья, малыш. У тебя есть кое-что получше — человечность…
— Послушай, только не пытайся объяснить ему все сразу, — вмешалась Белла, внося еще однно горячее блюдо. — Ему ведь только семь лет, даже если он и выглядит старше.
— Он достаточно взрослый, чтобы знать о своем происхождении. Он настоящий землянин, чистого земного происхождения, — торжественнно повторил Раф. — Не какой-нибудь мутант, вроде меня, — он с гордостью кивнул на мальнчика. — И не гуманоид, как ты, мама. — Он нанклонился к Роуну. — Когда-нибудь ты узнаешь, что это значит. Настоящий землянин — из ронда, который заселил всю Вселенную, который когда-то очень давно построил грандиозную Империю.
— А я думал, все они вынуждены жить только на планете Земля, — вставил Роун. — Так сказал Тхой-хой.
Похоже, это несколько смутило Рафа.
— Да, но… ты — особый случай.
— А если я настоящий землянин, то почему мы должны жить в гетто, рядом с этими старыми грасилами и…
— Послушай, не стоит забивать себе голову разной дрянью, — резко оборвал его Раф. — Ты настоящий, это правда. Я могу так сказать, понтому что видел картинки с изображением земнлян. Взгляни на себя: бледная, как ледяная пена, кожа и волосы цвета ягодного вина…
— Но тогда как же я попал сюда? И где оснтальные настоящие земляне и…
— Раф, я же предупреждала тебя, не стоит затевать подобные разговоры с маленьким, мальнчиком.
— Когда-нибудь, когда ты станешь старше, — сказал Раф, — мы еще поговорим с тобой об этом. А теперь давай ешь свой обед и запомни одно: ты можешь гордиться собой всегда и везде. Ты — земнлянин, и этого у тебя никто не в состоянии отнять.
Вскоре пришел Тхой-хой, чтобы уложить Роуна в постель.
— Я не хотел его расстраивать, — признался он Рафу, — своими рассказами о блокаде Земли и прочими древними легендами…
— Не оправдывайся, — сказал Раф. — Продолнжай и дальше рассказывать ему все эти легенды. Я хочу, чтобы он знал историю человечества.
— Ну, Роун, тогда сегодня я расскажу тебе песнь о Серебряном Шейне, о воине, который в одиночку уничтожил ниссийский крейсер, пронбравшись через пустой инжектор. Он держал в руках водородную бомбу до тех пор, пока она не взорвалась.
Наступила зима. Нескончаемые дожди, обильнно поливавшие тамбульские холмы, столь нее обильно орошали и дырявую крышу дома Кор-нейев. Роун невольно вслушивался в звук бесконнечно капающей воды, и этот методичный акнкомпанемент водной трели не только мешал его чтению, но и доводил до исступления. Поистине, он стал последней каплей, переполнившей чашу его терпения, ибо Роун давно уже находился на пределе из-за угнездившегося в их доме затхлого запаха неустроенности и нищеты. Он ненавидел всеми фибрами души этот проклятый дом, котонрый принадлежал им только потому, что никто другой не хотел в нем жить!
— На улице дождь, — рассеянно заметила Белла.
— В доме тоже дождь, — вызывающе бросил Роун и со злостью швырнул книгу через всю комннату. — Я закончил.
— Ты еще даже не начинал, — сдержанно отнреагировал Раф. — Сядь на место.
Роун был в отчаянии. Белла сжала побелевншие губы и принялась сдирать шелушащуюся кожу со своих рук. Раф пытался укротить ханрактер сына, но это ему не удавалось. лОн крансив, — подумал Раф. — Другого слова не подбенрешь. Действительно, красив. Высокий и крепнкий для своих десяти лет, с пылающим от гнева лицом, с темно-рыжими локонами…»