Николай Буянов - Клятва на мече

– Ас чем у вас напряг?

– Да с деньгами. Но это неважно, собственно…

– Вот что, молодой человек. Моя дочь с дворовой шпаной не общается, запомните.

Трубка обиженно засопела. И уточнила после пуазы:

– Я вообще-то студент второго курса.

– О боже! – Алла нервно хихикнула. – И что вы изучаете? Классическую литературу?

– Кафедра точной механики в политехническом. Алла собралась было съязвить, но Аленка величественно, как королева, отняла трубку:

– Это я, Валер. Как дела? Можно сходить, дома у меня сейчас ураган. А, не бери в голову. Жди, скоро выйду.

«Абсолютно мой профиль», – подумала Алла, глядя сбоку на дочь. Политехнический! Бог ты мой! Единственная польза – это, кажется, он уговорил Алену заняться всерьез английским. Ей самой это оказалось не под силу. Сейчас она болтает уже получше их «тичера» – очкастой мымры, лет сто назад окончившей вечернее отделение пединститута.

Валера! Алла хмыкнула. Хорошо еще, что дочь не влюблена в этого мальчишку. По всему видно, не влюблена. Мелковат. Девочка красавицей растет и умницей. У нее должна быть другая дорога. Вот только гимнастика… Ну да утрясется.

Игорь Иванович сидел за письменным столом и смотрел в одну точку, которая располагалась на гладкой стене перед ним. Ему не было нужды заглядывать в альбом с фотографиями на столе, он и так знал их наизусть – каждый штришок. На всех в разных ракурсах была запечатлена ксилограмма с несколькими сотнями значков. То, что Аленка обозвала фолиантом.

Ключ к письменам подобрать было непросто. Игорь Иванович продвигался медленно, шаг за шагом, будто нащупывая нить во тьме (расхожий оборот, но точнее придумать невозможно). И чем дальше он шел, тем непонятнее становились ощущения, вызываемые неизвестно чем (или кем?). Это трудно было объяснить словами. Он попытался как-то раз, не жене, конечно, они уже целую вечность говорили на разных языках, а, как ни странно, «другу дома». Вообще-то тот имел на это право – как человек, который привез документ из экспедиции.

– Наши эксперты датируют находку девятым-одиннадцатым веками. Эпоха правления династии Лангдарма, – благоговейно произнес Георгий, примостившись на краешке письменного стола. – Но сам текст мы так и не смогли прочитать: это какое-то очень древнее и малораспространенное наречие…

– Чанг-кор, – кивнул Игорь Иванович, рассматривая значки на документе. – Один из северных диалектов. Тебе повезло: таких находок в мире всего две или три. Так что мои поздравления.

Георгий бросил взгляд на Колесникова и почувствовал отчетливый укол зависти. Да, это он, Гоги Начкебия, раскопал документ, ему улыбнулась удача, за которую любой стоящий археолог отдаст половину жизни. Он преодолел жуткие бюрократические препоны, чтобы вывезти находку из Непала в Россию, он давал взятки одним и брал на испуг других, играл то дурачка, не рубящего фишку в языке, то чуть ли не засекреченного агента спецслужб… И слава первооткрывателя досталась ему по праву, и аккредитованные журналюги ломились к нему в очередь в надежде на интервью – он никому не отказывал, по сотне раз в день отвечал на одни и те же тупые вопросы, острил, изысканно посылал подальше особенно назойливых, позировал перед камерами и даже научился не жмуриться от фотовспышек…

И это он, профессор Начкебия, автор громадных, на разворот, статей в буржуйских академических изданиях, участник известных всему миру экспедиций в Гималаи и на Тибет – он пришел на поклон к своему студенческому другу Игорьку Колесникову, никому не известному сотруднику никому не известного музея, медленно чахнувшего на государственных дотациях. Пришел, когда целый институт, поколдовав над загадочным текстом пару месяцев, виновато развел руками.

Игорь Иванович будто прочел мысли собеседника и тяжело вздохнул:

– Напрасно ты так. Каждый идет своей дорогой, моя ничуть не лучше и не хуже твоей. Ты ведь нашел ксилограмму, а мог бы пройти мимо и не заметить. Не комплексуй. Кстати, я, кажется, нащупал ключ…

– Вот как? – Георгий удивленно поднял брови. Ревность пополам с почти непристойной радостью вновь вонзила толстую иглу в кожу, точно нерадивая медсестра. – Я предполагал, что наткнулся на жизнеописание Будды: монастырь, который мы раскапывали, был построен в честь сакьямуни. Я был прав?

Игорь Иванович с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. То, что я успел разобрать, не похоже на священный текст. Скорее это напоминает… гм… судебный отчет.

– Судебный отчет?

– Да. Буддистского монаха обвиняют в совершении убийства.

Некоторое время Гоги молчал, стараясь переварить информацию. Потом осторожно спросил:

– Ты не ошибся?

Колесников пожал плечами:

– Всякое может быть… Однако – нет, не думаю. Текст достаточно полон, в нем много подробностей, которые не могли возникнуть случайно. Ты сам говорил, что ваши эксперты относят находку к эпохе Лангдармы. Тебе известно, что его убили во время празднований Нового года?

– Об этом каждый школьник знает.

Игорь Иванович улыбнулся:

– Отстал ты от жизни, Гоги. Сейчас половина из них не знает, кто такой Юрий Гагарин: то ли футболист из «Манчестер Юнайтед», то ли сорт пива.

Георгий сосредоточенно пожевал губами:

– Лангдарма… Значит, эта легенда имеет под собой реальную основу. И монаха обвиняют ни много ни мало в его смерти… – Он запнулся и вдруг спросил: – В документе упоминается его возраст?

Колесников на секунду задумался:

– Ну, если допустить, что к тому времени в Лхассе был уже утвержден лунный китайский календарь (а этого мы точно не знаем), то можно предположить, что монаху было около двадцати лет… Плюс-минус два года. А почему ты спрашиваешь?

Гоги поморщился, будто досадуя на самого себя.

– Да ну, бред.

– Какой бред?

– Натуральный. Мы не успели акклиматизироваться, привыкнуть к высокогорью, плюс жара днем, плюс отвратительная жратва… Короче, однажды я словно потерял сознание…

– Почему ты говоришь «словно»?

– Как тебе объяснить… Слишком реальным было видение, понимаешь? До отвращения реальным – будто я взял и переместился из своего времени на пару тысяч лет назад. Я увидел деревню на склоне горы и монаха.

– Того самого монаха? – уточнил Колесников. – О котором говорится в тексте?

Георгий слегка смутился:

– Ну, может, не конкретно того самого. Но – монаха. Или послушника: ему было не больше восемнадцати. Бритый наголо, но лицо приятное, даже красивое.. Одет во что-то длинное, вроде хламиды, стоптанные сандалии на ногах, котомка за спиной, посох…

– Что было дальше? – нетерпеливо спросил Игорь Иванович.