Ознакомительная версия.
— Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, — бойко начал Костя, вылезая из-за парты. — Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.
Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.
Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось — у всех так.
…Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.
Главная трудность на этих занятиях — не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, — говорил он, — это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему — им пока знать рано.
Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту — в точку без времени и пространства, без мысли и желания — быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать все — или почти все. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет — хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег — и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.
А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь — никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.
И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.
Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое время все придет.
И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени — почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал — есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять — плакало его Стажерство.
Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект — лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не просто оборвать связь — этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.
Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными паркетинами полу, он негромко сказал:
— Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну — это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.
Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с этими кроликами — но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего — скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.
Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.
Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему удалось — это вызвать легкий ветерок.
— В чем дело? — сухо спросил его Василий Андреевич.
Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: — Не могу я… Жалко.
— Кого жалко? — бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.
— Кролика, — еле слышно прошептал Васенкин.
Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:
— Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается. Садись — два!
Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:
— Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.
Васенкин промолчал.
Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: «Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается…» Вроде бы все к месту — действительно, Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы — «Это меня не касается…» Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.
Ознакомительная версия.
