Он вспомнил и свои собственные слова.
«Я никогда не стану служить в вашем крестовом походе, пока среди нас есть колдуны».
Слишком долго его все использовали — Никея осталась в прошлом, а все данные там обещания оказались пустыми. Сейчас космос кипел колдовством, более смертоносным, чем когда-либо, и примарх чувствовал на себе хватку его щупалец.
Он посмотрел на покрытый гравировкой пол, на обереги, символы и руны. Он должен узнать больше. Он должен освоить все пути погибели. Он должен, возможно, давно зная об этом, стать тем самым существом, которое всегда ненавидел.
— Да будет так, — прорычал он, вернувшись в центр колдовского круга. — Здесь все и начнется.
За краем неба всегда ждет новый горизонт,
Всегда можно сделать еще один шаг и увидеть новое солнце.
— из «Стихов о зените Великого крестового похода» (Песнь XIX), автор Кэл Квинт
Я знаю, что ты здесь. Я вижу тебя в темноте твоего сна. Мы пока не встретились и не встретимся еще какое-то время. Ты даже меня не слышишь, но это неважно. Можно не слушать, но все же услышать правду. Поэтому я объясню тебе. Объясню, потому что не могу показать. И тебе придется понять, потому что иначе я останусь наедине с этим даром — и этого я не выдержу.
Все началось с трех слов, произнесенных примархом.
— Мы идем внутрь.
Мы.
Идем.
Внутрь.
— Вот мой приказ. Выполнять. Немедленно.
Я должен подчиниться. Таковая моя функция. Такова моя жизнь. Я и корабль, и его курс, я направляюсь туда, куда прикажут. Я занял свое место и кожей ощутил тепло в металле навигационного трона. Мои поры сочились потом, ставшим розовым от крови.
Я был не один — соседние троны заняли мои братья. Их тела казались влажными и скользкими, словно у рыб, которые на солнце покрываются слизью.
Видишь ли, нужны были трое — трое таких, как я, чтобы направлять «Железную кровь» сквозь игольное ушко пути через варп. Один смотрит и следит, а другие следят за тем, что проследил первый. Первым был я. Я был старшим навигатором, и в варпе этот корабль принадлежал мне в той же мере, что и Железному Владыке. Да, он произнес приказ, но именно я отдал корабль черной звезде.
Я сел на трон, и заслонки смотрового экрана раскрылись.
Я увидел солнце.
Плоская белизна.
Звук. Осколки стекла звенят, ударяясь друг о друга.
Диск, сотворенный из ночи.
Черное солнце росло, а я сжимался на своем троне. Чувствовал, как звук вибрирует в горле. Резь в моих человеческих глазах. Едкие слезы на щеках.
Мы идем внутрь.
Я смотрю своим истинным зрением.
Не-свет этого солнца проникает в зрачок моего третьего глаза.
И я вижу.
Нас создали, чтобы видеть. Я навигатор из дома Тал, и наш дом лишь один из многих. Мы выглядим как люди, но ими не являемся. Мы — боковая ветвь, искусственные создания, продуманная реакция на необходимость, если угодно. Навигаторы могут смотреть в варп, различать его течения и вести корабли на расстояния, пересечь которые при соблюдении законов пространства и времени можно было бы лишь за тысячи лет. Ради этого мы и выведены, ради этого защищается наш генетический фонд, а дома получают привилегии. Третий глаз в моем черепе — портал между безумием варпа и человеческим сознанием. Мой разум способен смотреть на невозможное и не сломиться при этом.
Мне доводилось видеть кошмары и даже более страшные вещи — и я выжил. Я оставался собой.
До тех пор, пока служение IV легиону Астартес не привело меня к черной звезде в самом сердце раны, которую создало рождение бога.
Да, я говорю «бог».
Как еще мне их назвать? У нашего разума, у нашего понимания и языка есть предел. Поэтому я говорю «бог», зная, что он существует — что они существуют, — но все же понимаю, что этим словом не передать полностью их сущность. Они — сокрытая истина, закономерность в варпе, которую я так и не разглядел. Они — то, что ждет за порогом.
И я увидел их. Увидел самую суть.
Черная звезда приняла нас.
«Железная кровь» скользнула в жерло тьмы. Реальность истончилась до линии, проведенной на черном листе. Я слышал тишину, и она кричала. Свет обрел твердость. Твердость породила фигуры из света и отражений. Координаты, измерения — все рухнуло из реальности в бездну. Одно мгновение, быстрее мысли и бесконечнее времени, тянулось и тянулось, пока не обратилось в звук, всегда существовавший, но до сих пор неслышимый.
Пока он не стал смехом. Целой вечностью смеха.
А потом он закончился, и я вопил на стальном троне, и мир, сложенный из противоестественных ощущений и резких граней, все летел кувырком. Ревели сирены, стены сочились алым. Металась команда. Потеряв направление, вращался корабль — и мысли, и звезды. Медики бросились ко мне, они держали меня, и в их глазах был крик — крик страха. Я слышал слова — или «алхимические формулы», — и эти слова казались мне облачками красного пара. А потом в мою плоть вошла первая игла.
Красный свет. Визг машин. Иглы…
…и потом тишина.
Теперь я вижу сны. Они приходят на волнах успокоительных на дне бездны в глубинах мертвой планеты, называемой Талларн. Здесь меня держат сыны Пертурабо. Здесь держат нас всех — тех, кто проник в черную звезду с открытыми глазами. Нас будят, когда им нужно, чтобы мы видели для них, чтобы вели их и дальше по дуге круга, который они хотят завершить.
Они думают, что понимают.
Но они не способны понять, и не поймут никогда.
Чтобы понять, нужно видеть.
Я вижу тени в глубинах этого мира. Целую жизнь я путешествовал в царстве нереального, смотря на него глазами человека. Теперь я тот, кто смотрит на мир смертных глазами бога.
И я всегда вижу.
Я вижу и теперь. Вижу, даже паря во сне и тишине. Вижу тебя, сына железа, как ты прячешься в темноте под слоями земли и камня. Я вижу тебя и рассказываю тебе о тайнах, но ты никогда не услышишь моих слов. Эта последняя тайна — мой дар тебе, дар из самого сердца черной звезды, где сходятся смертность и вечность.
Если смотреть отсюда — с другой стороны тонкой, не толще кожи, завесы реальности, — вы все не сильны и не слабы, не благородны и не жестоки.
Вы не герои.
Вы слепцы.
А вселенная видит вас.
И смеется.
Воздух холоден и воняет антисептиком. Почти ничто не нарушает сумрак апотекариона: я ослабил свет люминесцентных ламп, чтобы мои подопытные не шумели, пока я буду заниматься исследованиями. В темноте немногочисленные лучи света, которым я позволил проникнуть, фокусируются, становятся острыми, как скальпель.
