И все-то сваливается на нашего брата сразу!
Завибрировал воздух вокруг цилиндрического механизма, заставив моряков брызнуть врассыпную. На наших глазах верхняя половина загадочного устройства раскрылась множеством металлических «лепестков». Обнажились ажурные решетчатые структуры, а за ними я увидел переплетение тускло светящихся узлов, по сложности не уступающих, а может, и превосходящих человеческие органы.
— Покориться! — раздался леденящий кровь голос. И шел он — клянусь! — из сердцевины разверстого устройства.
Послышались гулкие шаги. На пороге пещеры возникла великанская фигура. Существо, представшее перед нашими позеленевшими лицами, было в полтора раза выше любого из моряков; оно обладало длинными обезьяньими руками и головой, напоминающей мясистого красного червя. На этом омерзительном отростке отсутствовали какие-либо органы чувств: ни глаз, ни ушей, ни носа. Жуть! На богомерзкое создание была надета броня, напоминающая пластинчатый доспех средневекового европейского рыцаря. Я мысленно окрестил великана «червелицым».
— К-хээ! К-хээ! — услышали мы с другой стороны: по тропе поднимались, несясь на четвереньках, три не менее отвратительные сущности. Они походили на очень старых, голых, высохших до скелетоподобного состояния людей. Лишь необычное расположение мышц и суставы конечностей, сгибающиеся под невозможными углами, красноречиво говорили о том, что перед нами — твари, напоминающие людей не больше, чем лошадь — корову. Первый добравшийся до нас «старик» сбил с ног седого матроса Тошу. Повалил его на спину и принялся по-собачьи, с шумом, обнюхивать. Бедный Тоша умер на месте. От худых шей «стариков» тянулись черные ленты узких поводков (крепились они, кажется, прямо к хребтам чудовищных пародий на людей), поводки сжимало в лапах иное существо. На первый взгляд оно походило на чернокожего человека в шубе, и лишь на второй, более пристальный, становилось понятно, что «шуба» — это одно создание, а то, что ее носит, — второе…
— Покориться! Покориться! — непрерывно лилось из раскрытого цилиндра. Вот уж не знаю: если бы нас окружили вооруженные трезубцами рогатые черти, а из пропасти выбрался сам адский Сатана, сопровождаемый злобными демонами и огненными извержениями, — стало бы это страшнее? И тем более не знаю, как должны были вести себя моряки, чтобы, — я вспомнил слова Стриженова, — «кровь в жилах застыла не у них»… Сам первый помощник стоял, выкатив налитые кровью глаза. Его лицо было краснее свеклы, и мне показалось, что с секунды на секунду он может свалиться от сердечного удара. По припорошенным ржавой пылью кальсонам Стриженова расползалось темное пятно. Я не заметил, чтобы на лице морского волка присутствовал хотя бы намек на командирское мужество и хладнокровие.
— Покориться! Покориться! — пульсировало в наших ушах.
И мы покорились.
Сломались…
Наши души обычно чисты, как родниковая вода. Однако на дне лежит осадок, доставшийся по наследству от диких предков. Если воду всколыхнуть как следует, осадок поднимется, и животное возьмет верх над человеком.
Мы побежали вниз по тропе. Из-под ног выворачивались камни, ветер, словно почувствовав нашу слабость, с особым цинизмом принялся хлестать по глазам песчаными струями. С небес глядело красным глазом нерадостное солнце.
Северский потерял кортик, на который он так надеялся. Выронил и даже не подумал о том, чтобы задержаться и поднять оружие. Матрос Сурок, горемычный матрос Сурок, сорвался. Сначала он заскользил по тропе на пятой точке опоры, затем его закрутило, завертело… Морячок был еще жив, когда мы пробегали мимо. И никто не остановился, чтобы помочь ему. Даже я, горе-доктор.
У пирса нас накрыла тень: летун вернулся. Или это был брат-близнец аппаратов, отправившихся за горы, — попробуй разбери! Крылатая машина пристала к пирсу. Она повисла над пропастью, словно ее удерживали в воздухе невидимые тросы. Открылся широкий, как пасть кашалота, люк.
На пирсе находился еще один цилиндрический механизм. Он был раскрыт и монотонно повторял: «Покориться!» Одно и то же, раз за разом. А ведь мы даже не помышляли о сопротивлении. Здесь же присутствовало существо в «шубе», у его ног (ног?) застыла в напряженных позах свора «стариков» на поводках…
Я не мог заставить себя поднять глаза, чтобы рассмотреть эту братию в подробностях. Мне хватило червеголового человека на пороге пещеры! Я был в ужасе! Я был напуган дьявольски! До полуобморочного состояния. До потери связи с действительностью. Мне приходилось прилагать неимоверные усилия, дабы не утратить контроль над сфинктерами, а мыслить трезво — уж увольте, не тот случай!
Единственное, о чем мне хотелось бы упомянуть отдельно, — ни одно из чудищ не применило физического насилия (не считая нападения «старика» на Тошу, которое, может, было вовсе не нападением). Наши мозги оказались зажатыми в тисках собственного страха, и именно страх являлся тем кнутом, который заставлял нас вести себя подобно животным.
Да, мы превратились в животных. Отвратительных животных с человеческими обличьями.
Отец Савватий, стоя на четвереньках, лакал из квадратной лохани зеленоватую воду. Матросы столпились вокруг других лоханок. В жестяных емкостях дымился мутный бульон, а в бульоне плавало порубленное крупными кусками мясо на костях. Моряки принялись набивать рты нехитрой пищей, при этом они издавали истерические всхлипы, вздрагивали от беззвучных рыданий, давились и крепко толкали друг друга, борясь за приглянувшийся кусок.
Мне стала ясна подлинная трагичность нашего положения, едва я взглянул на первый попавшийся ломоть.
— Человечина.
Я сумел произнести это мерзкое слово громко, внятно, с некоторой долей отстраненности. Трапезу я испортил, да. Но стоит ли об этом рассказывать?
К-хээ!
На нас тут же набросились «старики», их глотки раздувало кашляющим лаем, но «шуба» остановила свору, подтянув поводки.
Мы сами выстроились напротив трапа, ведущего на борт летающей машины. Мы стали подниматься, хотя об этом нас никто не просил. Мы заполнили трюм, сгрудившись во тьме, как стадо безмолвных баранов. Когда же закрывшийся люк отрезал от нас пирс, мы восприняли это едва ли не с облегчением.
Всю жизнь мы нарочно пугаем себя. В детстве — историями о ведьмах и оживших мертвецах. В юности мы зачитываемся страшными сказками Гауфа. В молодости смакуем «Пиковую даму» и «Каменного гостя» (а вы до сих пор не читали?); мы вкушаем фантастические произведения Гете, Шелли, Бальзака, Верна, и от этого наши аппетиты по отношению к таинственному и пугающему разжигаются сильнее и сильнее. О, испугайте нас, пожалуйста, еще! Заставьте покрыться «гусиной кожей», когда случайный сквозняк потушит свечу в полуночной комнате! Мы приходим в невольный азарт, обсуждая подробности кровавых преступлений и несчастных случаев. Мы перебрасываемся друг с другом бредовыми сплетнями о детях, рожденных хвостатыми и зубастыми, о встречах с умершими людьми, о гигантских крысах, пауках и змеях. Нас приводит в болезненный восторг мрачная романтика спиритических обрядов и сама возможность существования лазейки в потусторонний мир. Кроме того, нас настойчиво пугают священники, предрекая адские муки, которые постигнут каждого в расплату за возможные прегрешения (в том числе — и за участие в спиритических сеансах). И не забудьте об апофеозе апофеозов — об Армагеддоне, о Конце Света, которого традиционно ждали на рубеже веков и так же традиционно не дождались.
