Йен Уотсон - Чужой зверь внутри

Наконец она достигла ответвления ведущего к заброшенной крипте, в которой тускло горело одинокое пламя свечи. Впереди, ветвящиеся катакомбы были освещены редкой масляной лампой, и вели к яркому сиянию и стонам далекого хора.

Ее мантия была просторной, чтобы уместить ее изменения, но она сбросила ее совсем. Она не хотела скрывать свою новую форму.

Она вколола полиморфин и тихо спрятала крошечную пустую ампулу в расщелину, где ее никогда никто не найдет. Она оставила пояс ассасина в караван-сарае. С ладонями, превращенными в клешни, она вряд ли управится с гарротами или кинжалами, она оставила лишь крошечное оружие джокаэро, которое надевалось на кончик пальца. Она надеялась что устройство, которое она наспех смонтировала в своем номере, чтобы вколоть сыворотку и превратить ее обратно в человека, проколет ее защищенное тело. Может ей придется колоться через глаза.

Волна боли прокатилась через нее, и она заблокировала ее.

Она согнулась. Ее тело пылало. Когда она сконцентрировала внимание, проявились ее имплантаты. Вдоль ее спины прорезался гребень. Ее челюсти разверзлись и вытянулись в зубастое рыло. Ее глаза выпучились. Ее руки увеличились, а фаланги пальцев превратились в длинные толстые когти. Ее бедра искривились. Сама ее кожа отвердевала, превращаясь в жесткий панцирь, она знала, что он голубого цвета, как хрящевые связки, с оттенком багрово-красного.

Достаточно скоро, она была абсолютным гибридом генокрада, которого бы никто не увидел нечто большее, скрывающееся под кожей, под панцирем.

Она привела в действие всю свою эмпатию, когда прыжками мчалась по катакомбам... и попала в огромную подземную залу, с колоннами и сводчатым потолком, залитую светом факелов, наполненную членами стаи, многие из которых были чудовищами, а другие могли сойти за людей.

Шипение из множества пастей перекрыло нечеловеческий хор, воспевавший хвалы, или общавшийся с патриархом на рогатом троне.

Похожие на людей стражи наставили на нее свое оружие. Стая, рыча, ринулась к МеЛинди.

Ха, горбатый распорядитель караван-сарая, похоже, думал устроить высокородной паломнице с другой планеты забавный розыгрыш. Он наверняка хорошо знал, куда он ее направляет.

Гибриды, больше похожие на людей, чем она сама, окружили МеЛинди угрожающим кольцом.

На своем троне, патриарх раздувал ноздри и обнажил клыки. Через смертоносное окружение шагнул магус в развевающемся плаще.

– Я..., – прошипела МеЛинди, - ищщу убежищща... у сссвоего рода.

Голос, исходивший из искалеченной гортани с раздвоенным языком был далек от человеческого. Но магус был привычен к таким голосам.

– Откуда ты взялась? - требовательно спросил он, остановив на МеЛинди свой гипнотический взгляд.

– Пряталасссь на корабле, - ответила она - Имперцы уничтожили мою ссстаю, вссеххх кроме меня. Молю об убежиищщее…

– Как ты нашла нас?

– Кутаясссь в мантию...кралассь в ночччи...изучала храмы. Ххрамы были мессстом где я могла найти моих дальнихх родичей

Магус изучающе вглядывался в МеЛинди.

– Ты гибрид первого поколения... Великолепное тело, почти генокрад... - он вперился в ее глаза, и она почувствовала как... прогибается ее воля; но ее учили противостоять обыкновенным формам гипноза.

Магус тихо засмеялся.

– Конечно, мы не гипнотизируем себе подобных... только человеческое быдло. Наша связь рождена взаимной привязанностью. Особый слух, которым ты не обладаешь, будучи не из нашей стаи, - он повернулся, - Вот сейчас я слышу Повелителя. Идем со мной.

Патриарх сделал знак когтем.

– Ведите ее осторожно, братья и сестры, - сказал стражам магус, широко улыбаясь, но улыбка была кривой.

Итак, МеЛинди приблизилась к чудовищу на троне: злобный, клыкастый, покрытый броней гигант, повелитель чужих. Глаза существа уставились на нее из-под костяных бровей. Одна из его нижних, человеческих рук, украшенная кольцами с сапфирами и топазами, задумчиво била по огромной увенчанной когтями чужацкой руке, лежавшей на колене твари. Одно из копыт постукивало по полу. С резким звуком он терся своим бронированным спинным гребнем, выступающим из кривого позвоночника, о резную спинку трона, будто у него была чесотка. Он высунул лопатообразный язык, пробуя воздух.

МеЛинди поклонилась ниже, чем от нее требовалось, выметая из головы любые мысли ассасина, впитывая и излучая обратно так хорошо, как только могла ауру уродливого, нечестивого обожания.

– Молю об убежищщще, величчаайшший отец, - прошипела она.

Это был момент истины.

Ноздри патриарха расширялись, втягивая слабые масляные ароматы ее подложного тела. Фиолетовые глаза с прожилками кровеносных сосудов, одновременно отвратительные и притягивающие, тщательно осматривали ее. Этот взгляд ласкал ее, проникал в нее, будто нежное лезвие скальпеля, покрытое пьянящей возбуждающей слизью. Злой дедушка задумчиво щелкнул когтями. Ударом копыта он раскрошил и так уже потрескавшуюся плиту на полу.

Нет, не злой... Так нельзя думать об этом великолепном патриархе!

Эмпатия это путь к перевоплощению.

К узнаванию.

Как МеЛинди хотелось сбежать из этого пристанища монстров и полумонстров! - хотя конечно было уже слишком поздно бежать.

Бежать? Ха! Та же чудовищность была скрыта в ней самой. В таких обстоятельствах побег не имел смысла. Она тоже была монстром.

Следовательно, она должна ощутить патриарха как воплощение ...Благости. Отцовства. Мудрости. Зрелости.

Покрытый броней монстр был сопоставим с воплощением любви для нее. Глубокой и абсолютной любви. Любви, которая абсолютно превосходит страсти и влечения обычных мужчин и женщин, – какими бы глубокими эти чувства не казались их обладателям.

МеЛинди конечно имитировала подобные эмоции в прошлом. Глазом ассасина изучала уязвимые места, похоть, страстную одержимость, нежность, даже если сама не была им подвержена...

Этот патриарх генокрадов излучал такую мощную, оберегающую, всестайную любовь - любовь к своему племени, к самому себе, монстру который не мог не быть истово самовлюбленной и самоосвященной чудовищностью.

О да, любовь, дикая, извращенная любовь.

И абсолютная, животная верность.

И мечта, которая овладела этим чудовищем, подобно демону: нутряное понимание своей цели.

Целью было укоренить свой род. Человеческие существа казалось, исповедовали те же принципы случайно и непредумышленно - хотя результата достигали тысячи раз на тысячах людских миров, многие из которых взрывались будто чирьи, гноем которых были человеческие существа.

Генокрады были вынуждены быть более усердными. Они не могли сплестись в соитии с себе подобными и произвести парочку детенышей.