его головой кружил дрон, струями воздуха от винтов сбивая едва держащиеся листья.
На мгновение я почти ощутил себя на Земле, идущим где-нибудь по Царицынскому или Останкинскому парку. Ещё и вороны орали на ветках совершенно по-земному. Вороны очень адаптивные птицы, они прижились на самых разных планетах, и, что удивительно, — никто не против.
Многие считают их очень милыми, а некоторые — очень вкусными.
Особняк тоже выглядел земным, перенесённым откуда-нибудь из-под Лондона или с Рублёвки. Я вдруг подумал, что вспоминаю Рублёвку с изрядной ностальгией. Ах, эти милые российские нувориши, прожигатели жизни, ухватившие удачу за хвост… Дамы с подтянутыми лицами и шеями, напичканные силиконом, пузатенькие или сухонькие бизнесмены, осторожные чиновники…
Я даже вздохнул и улыбнулся.
Прислуга в особняке была живая и тоже состояла из землян. Юрий Святославович, как положено состоявшемуся человеку, давал работу землякам. Я сидел в маленькой гостиной (наверное, она так и называлась — «малая гостиная»), пил терпкий зелёный чай и смотрел на потрескивающие в камине дрова. Потом скомкал салфетку и бросил в камин. Салфетка загорелась.
Настоящий, не голографическое фуфло!
— Она же льняная, — укоризненно сказал Юрий Святославович, войдя в гостиную. — Могли взять бумажную для проверки!
— Бумажная не долетела бы, а вставать лень, — объяснил я. — Спасибо, что согласились встретиться.
Бизнесмен кивнул. Выглядел он очень похожим на того человека, кто плавал на яхте. Но казался менее загорелым.
— Итак? — спросил Павлов, садясь напротив. Пояснил: — У меня много дел. Я, конечно…
— Глубоко уважаете Обращённых… — перебил я. — Знаю.
Павлов уставился на меня оценивающе. Потом спокойно произнёс:
— Итак, мы уже встречались на днях. Верно? Полагаю, Тао-Джон организовал встречу после небольшого инцидента, имевшего место. Видимо, мы пришли к вам ночью?
Я кивнул.
— Можете уточнить?
— Всё плохо закончилось, — признался я. — Мы их недооценили. И я даже не понял, кого именно.
Павлов побарабанил пальцами по столу.
— Собачка… она жива?
— Увы.
— Печально, — он уставился мне в глаза. — Я вам что-то должен? Обещал?
— Нет. Но меня задела эта ситуация. Обидела, скажу прямо.
— Понимаю, понимаю… — он всерьёз размышлял, у него даже выступила капелька пота на лбу. — К сожалению, я не знаю, что послужило причиной… и… э…
Мне это надоело.
— Давно вы бэкапили сознание? — спросил я прямо.
— Что делал? — Павлов поморщился. — Это какой-то сленг?
— Давно сохранялись? Сливали память? — уточнил я. — Слушайте, это ваше личное дело, Контроль не против — так пользуйтесь нейросеткой. Мне-то что!
— Два месяца назад. — Юрий Святославович махнул рукой. — Знаете, всё дела, восемь часов сидеть под кабелем…
— Можно ведь во сне сохраняться.
— Да не могу я в этой херне спать! — возмутился он. — Всё время ожидать смерти и сохраняться? Я мирный человек!
— В собачку-то как-то слили сознание, — заметил я.
— Это упрощенная технология. — Он заинтересованно посмотрел на меня. — Работала?
— Вполне.
— Там только фрагменты личности, без долговременной памяти, без кучи важных моментов. Собачка — это возможность за десять минут слить свою оперативную память, а потом объединить с последним сохранением. И то в теории!
— А жена, дети? — осторожно поинтересовался я.
— Жена… — он вздохнул.
— У вас была ссора месяц назад.
— Это пёс вам сказал? — Павлов поморщился. — Да. И после восстановления мы ещё не помирились. Она, видите ли, считает, что я виноват в нашей смерти! Ещё и за Рекса пеняет!
— Бульдог?
— Бульдог, — признался Павлов. — Хорошая была собака… Верная. Не знаю я, за что нас убили и кто. Я два месяца потерял, жена месяц. Славка две недели. Василиса — три. Василиса ещё и помолодела на год, у неё клон не успел вырасти.
— Это же здорово — помолодеть, — сказал я. — Наверное.
— Вам доводилось иметь дочь-подростка? — Павлов воздел руки к потолку. — Она сегодня страдает, что уже постарела, а завтра — что сопливая девчонка! То голодает, то лопает торты и мороженое! И все, заметьте, все винят в своей смерти меня!
Мне стало его жалко.
— Ну вы же не умерли.
— Да умерли мы, умерли! — сварливо сказал Павлов. — Даже потеряй десять секунд сознания — воскресли бы другие личности. Чуть-чуть отличающиеся. Нет непрерывности разума, понимаете? Это всё самообман!
Я не стал спорить, хотя Павлов сделал паузу, явно ожидая услышать слова утешения.
— Если хотите поискать тех негодяев — могу вас нанять, — предложил он. — Оплатить расходы. Если понесли убытки — готов компенсировать. Но никакой ценной информацией не располагаю.
— Да нет, что вы, — сказал я. Король деликатесов и впрямь казался человеком в меру откровенным и положительным. — Всё в порядке. Я так, поговорить пришёл, узнать, как дела.
— Я ведь вам не рассказывал, кто за мной охотится? — заинтересовался Павлов.
Я покачал головой.
— Вот не знаешь никогда, кому стоит доверять… — вздохнул Павлов. — О чём-то я ведь должен был догадываться! Или дочь, или сын… Знаете, Никита, а заходите в гости почаще? С вами приятно общаться. Вам от меня ничего не нужно, это так редко бывает! А мне от вас!
— Почему бы и нет, — неожиданно для себя сказал я. И вспомнил Василису, её полуоткрытые губы, язычок, тонкие пальчики, крепкие и при этом нежные бёдра…
— С дочерью вас познакомлю, — предложил Павлов. — У неё тема выпускного в школе была: «Четырнадцать Обращённых — дар или проклятие?». Кажется, она как раз вас особо выделяла.
Мысленно я посоветовал себе больше никогда не считать молодых девушек откровенными, а их богатых отцов наивными или открытыми. Нет, Павлов не мог знать, что происходило в моём доме.
Но он мгновенно и совершенно точно предположил, что могло там произойти.
— С удовольствием, — сказал я. — У вас очень милая проказливая дочь. Хотя и немного скрытная.
Теперь мы смотрели друг на друга оценивающе, улыбаясь, но слегка показывая зубы.
— Вам сейчас сколько лет? — спросил Павлов.
— Сто тридцать с небольшим. Думаю, вы в курсе.
Он покивал.
— Да. Прекрасный возраст.
Мы снова оскалились друг на друга, будто два американца в древнем голливудском фильме.
А потом Павлов принялся хохотать.
— Нет, вы мне нравитесь, Никита! Положительно нравитесь! И
