— Михась, это ты «фрица» приложил?
Сначала всё было тихо, только беспомощно жужжала гидравлика внутри вражеской танкетки. Потом послышался хриплый смех и изменившийся до неузнаваемости голос отозвался:
— Антоха, я уж думал…. — Голос приятеля дрогнул — Думал, что не свидимся больше! Ты как там?
— Нормально, жив пока. Сиди где сидишь, гады эти на мину нашу наскочили, но все вроде целы. Шарахнуть из пушки могут, не высовывайся, я чего–нибудь придумаю….
Всё вокруг стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся туманом. Мне показалось, что это слёзы застилают глаза, но через секунду стало ясно — дым валит из десантного отсека БМП. Я поднялся и чуть пошатываясь обошёл машину с тыла. Дым валил из отсека застилая всё вокруг непроницаемым белёсым покрывалом. А секунду спустя, верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, человек как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, скрутил «фашисту» руки за спиной и отошёл от танкетки, на случай если полезет кто–то ещё. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться ещё один танкист. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого пленника, я расстегнул на нём матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и уже им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился всё гуще, но из железного коня больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залёг Михась. От дороги послышались радостные крики, ко мне спешило сразу трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха, и самый наш младший охранник — Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил:
— Там возле левого борта ещё один «фриц» лежит, тащите его сюда….
Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые как оказалось за последние полчаса, переводя дух. Ещё раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что несмотря на общее положение полной жопы, где–то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты, мне попалась под руку какая–то дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение, боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и мало–мало погоревать над утраченным благополучием. Прошло каких–то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так всё было долго и…. Страх только сейчас охватил всё моё существо, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись назад, я увидел, что нашему конвою пришёл конец: все три фуры покорёжены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и местами пробиты снарядами. Грузу хана, это однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил кашлем. На плечо легла ладонь пахнущая соляркой, это был Варенуха, в руках водила держал кроткий автомат подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле, с болтающимся ремешком.
— Антон Вячеславыч, там ещё один под танком хоронился — Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня — Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет?
Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджаривший его самого. Всё, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей этому самому врагу прийти и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И как мне, тоже едва спасшемуся, от такой же незавидной участи ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшимися где–то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал:
— Ничего не будет, вот выберемся из этой передряги. Может даже потом спасибо скажут или там медаль какую сочинят.
— Это… — Варенуха уже понял что случилось, но остатки мирного сознания всё ещё не отпустили его здравый смысл на волю — Это же типа самооборона была….
— Нет, Виталий Семёныч — Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова — Это не самооборона, это самая настоящая война.
Варенуха только пожал плечами и присел рядом. Умом, наверное, он тоже понимал: вот вражеская техника, вот нерусские солдаты; а вот мы, четверо не понять как выживших мужиков. И теперь уже все мы сделали свой выбор, даже толком не осознавая его последствий. Они пришли, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь, а для этого, нужно убрать всё что мешает. Мы все должны умереть, потому что стали этой самой помехой на пути нового гегемона, высшей расы. Теперь выбор для нас стал очевиден, пусть и маячил он в подсознании каждого, кого иностранцы называют «русский». И мало кого из новых хозяев волнует блеяние отдельных селян, что они вроде как самобытные и не совсем русские, а совершенно напротив. Всех, кто живёт на бочке с нефтью, всякой рудой и драгоценными камнями, просто решили вычеркнуть, раз мы отказываемся вымирать сами. Свободный мир устал ждать, им надоели полумеры. В очередной раз пришли охотники за шкурой ещё живого, но уже сильно подраненного медведя. Всё стало предельно просто: мы убиваем их, чтобы спастись, или они добивают нас. Значит, будем сопротивляться. Поднявшись с земли, я пинком взбодрил связанного танкиста, своего первого «крестника» на этой новой войне. Буднично отметив, что это второй раз, когда я поневоле оказываюсь приглашённым в чужой балаган. Танкист выгнулся и что–то залопотав попытался сесть, но снова упал. Тогда я взял его за шкирку и рывком посадил так, чтобы его лицо оказалось напротив, когда я присяду вровень. Споро обыскав пленного я выложил всё найденное горкой и присел рядом перебирая трофеи. Припомнив все свои знания, начал выстраивать линию разговора, стараясь произносить иностранные слова медленно и чётко. Глядя в удивлённые серые глаза выделяющиеся на круглом веснушчатом лице иностранца, спросил:
— Кто ты такой? Говори правду и тебе оставят жизнь.[6]
Вздрогнув, иностранец удивлённо посмотрел на меня. Он не ожидал, что чумазый мужик в непонятной чёрной униформе знает его язык. Безошибочно, я заговорил с пленником по–английски. С того самого момента, как только закапывал трупы крестьян, у меня не было сомнений в том, какой враг на этот раз пришёл на мою землю.
