Не раз и не два рассказывал ему лучший товарищ о бабке с дедом, о родной деревне, милом русскому сердцу прекрасном уголке. О неспешной реке с плавными изгибами, вдоль которой раскинулась деревня, о лесе, который подступает к реке с обоих берегов («А грибов там, Никита, видимо–невидимо, а ягод!..») и об утренней зорьке вместе с деревенскими мальчишками («Поверишь, рыба так и плещется, словно просит сама, чтобы ты её поймал поскорей…») – это особый рассказ. Заслушаешься.
А какие там туманы, густые–прегустые, как молоко, в двух шагах ничегошеньки не видать, и как поют на рассвете петухи, один голосистее другого, встречая красное солнышко, – слушать не переслушать. Хоть товарищ Никиты тоже городской житель, но каждое лето на каникулах проводил в деревне у стариков, куда съезжались и его двоюродные братья. А для деда с бабкой каждое лето хоть и хлопот прибавляло – «Вона скоко внуков из города понаехало!» – охали деревенские кумушки – «Цельная орава», – было, несомненно, особым праздником. Это были сладкие хлопоты. Да и не хлопоты это. Отнюдь. Радость великая – это уж точно. А если просторный добротный дом наполнялся задорным детским смехом внучат, это ещё и счастье добрым людям полной чашей. Не каждому такое дано.
— Замечательные старики у меня, Никита, замечательные! – с улыбкой и потаённой грустью вспоминал лучший кореш. – Такие – единственные на свете! А вот сейчас разом все выросли, разъехались кто куда, и нет у них больше такого праздника, чтоб все и сразу и на все лето…
И ещё знал Никита из рассказов этих, что все стены в доме увешаны фотографиями домочадцев в рамочках под стеклом, мастерски сработанных [2] дедом. И глядят оттуда на деда с бабкой повзрослевшие внуки в военной форме. Все командиры и политработники. А у некоторых на груди и ордена поблёскивают.
У рыжеволосого друга Никиты («От мамы в наследство такую огненную шевелюру получил», – не без гордости говорил он) отец и мать – военные хирурги. Оба на Дальнем Востоке служат. Там и старший их сын службу сейчас проходит. Несмотря на молодость, отличился старший брат закадычного дружбана. Танкист. Герой. Орденоносец. Воевал на Халхин–Голе под командованием самого Жукова, тогда ещё комкора. А это вам не фунт изюму.
А вот у друга Никиты, как и у него самого, нет ещё никаких наград. А, впрочем, как оба считают, все ещё впереди. Конечно же, впереди… А друг Никиты отмечен командованием округа за отличную службу именными часами. Это не медаль и не орден, но все равно многое значит в карьере молодого командира–пограничника.
…Получая письма от родных из дальнего далека, он делился с Никитой тревожными новостями.
— Там знаешь как, на границе? – заговорщицки сообщал Никите молодой политрук заставы – Японцы. Самураи. Провокация за провокацией. Неспокойно.
Да и так было понятно – тревожно… То КВЖД, то Халхин–Гол, то озеро Хасан. Не сладко и беспокойно там, на дальневосточной границе. Того и жди – отчебучат какую‑нибудь пакость самураи, это для них раз плюнуть.
Затаились пока… Выжидают, сволочи.
И ещё знал Никита: кое‑кто из многочисленных двоюродных братьев молодого командира–пограничника сейчас несёт службу на Дальнем Востоке. А там служба особого рода – форпост их любимой большой страны.
Да и к слову сказать, все двоюродные братья его рыжеволосого дружбана – все до одного! – военные, красные командиры. Кто лётчик, кто танкист, кто сапёр, а кто и простой пехотинец. Так что деду с бабкой в деревне под Вязьмой есть чем гордиться.
…А что касается тревожных новостей, то им к такому обороту не привыкать. Сами живут как на вулкане: что ни день, то нарушение границы, а то и несколько нарушений за день. Особенно воздушной. Совсем обнаглели немцы! Дать бы им по зубам как следует, враз бы всю охоту отбило. Но нет, нельзя им по мусалам врезать.
Приказ наистрожайший с самого верху: проявить железную выдержку, не поддаваться ни на какие провокации. Ни на какие!
Тошно было смотреть на обнаглевшие рожи экипажей самолётов Люфтваффе, когда они, безнаказанно перелетев границу, садились в чистом поле. Развязно и нагло заявляли при задержании пограничному наряду каждый раз одно и то же – потеряли ориентиры. Вынужденная посадка.
Только слишком часто за последнее время было этих «вынужденных посадок» при «потере ориентиров».
Ясное дело: немцы готовились к нападению, искали и проверяли места посадок своих транспортных самолётов и, уже не скрываясь, вели воздушную разведку на нашей территории, заодно проверяя бдительность и оперативность пограничников.
Тревожное время наступило. Как оно там завтра сложится? Как? Никто не знал… Но точно знали одно: война будет. И не за горами.
Все шло к этому. Вот и перебежчики с того берега Буга докладывали неутешительное: немцы скоро нападут. Изготовились.
Но снова, как ушат ледяной воды, рык грозного приказа с самого верху: огня не открывать ни при каких обстоятельствах! Возможны провокации.
И стиснув зубы, терпели, терпели, терпели…
И каждый раз, как камнепад в горах, неумолимая команда «Застава–аа, в ружьё!» взрывала и без того хрупкую тишину. И нервы у каждого – как натянутая тетива: вот оно… Неужели началось?!
Нет, пока ещё не началось, слава богу. Пока ещё только очередная тщательно спланированная провокация с того берега Буга. Пока ещё они, гады, в игрища свои паскудные играют не наиграются. Забавляются.
Но верили и знали: случись что – за ними огромная родная страна и несокрушимая Красная Армия. А они‑то уж точно в обиду никого не дадут. Никогда. Они‑то уж точно врежут обнаглевшим гадам по пятое число. Врежут так, что мало не покажется.
«Мы мирные люди, но наш бронепоезд…»
Вспомнилось, как дед, когда заполыхала гражданская война в Испании, любил частенько повторять слова из популярной песни тех лет: «…но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Те годы были особенными для всей страны. На примере республиканской Испании они узнали подлинное лицо фашизма. И варварски разрушенная бесконечными бомбардировками Люфтваффе Герника стала для всех них символом несокрушимой стойкости духа и решительной борьбы против наползания на Европу – да что там на Европу – на весь мир – коричневой чумы. Заразы не было страшнее…
Никита помнит, как на школьных собраниях вскидывал руку в знаменитом приветствии тех лет, сжав крепенький не по годам кулачок. «Но пасаран!» – «Они не пройдут!»
Вот–вот, именно, враги никогда не пройдут через наши границы. Не бывать такому!
И тут – посреди непрерывного сонма тревог и волнений – нежданный–негаданный подарок. Командировка в Москву! Такое и присниться не могло… Вот сюрприз так сюрприз.
