Оттянул затвор и попробовал продавить патрон в магазин — полный, не давится пружина.
На хорошем кожаном ремне с орлёной латунной бляхой (орёл тоже двуглавый, но несколько другой, чем российский) висело два кожаных длинных и узких подсумка, в которых оказалось по заправленной обойме к пистолету. Патроны блестели ровненькими бочонками. В каждой обойме было по десять патронов калибра 7,63 миллиметра.
Тридцать патронов — негусто. И брать их тут негде. Может оттого и подарил товарищ Нахамкес мне эту машинку с барского плеча. Куда её девать, когда патроны кончатся? Но, как говорится, дареному коню… Засунул всё обратно по подсумкам и кобурам, и опоясался этим ремнем поверх пиджака.
Наталия Васильевна, увидев меня в этом парамилитаристком прикиде, неожиданно прыснула.
— Георгий Дмитриевич, вы сейчас небритый да с этим оружием очень похожи на армянского маузериста.[12]
Я провел ладонью по подбородку. Бриться пора, однако.
— Вы правы, Наталия Васильевна, только с этими арестами да расстрелами и не о таком позабудешь.
И мы дружно засмеялись, радуясь тому, что, несмотря на все, остались живы.
И тому, что мы взаимно очень нравимся друг другу.
Потом прикатила комиссарская машина из Пензы, та, что отвозила в госпиталь Нахамкеса. В ней, если не считать постоянного водителя Мехлиса, приехало трио новых персонажей. Все как один в английских шофёрских кожанках и справных хромовых сапогах. Громко протопав по крыльцу, они скрылись в здании волостной управы, хлопнув входной дверью.
Я их заценил, когда ходил мусор выкидывать на помойку. Под конвоем, естественно. Меня под конвоем теперь и гадить водят.
Потом по нашим охранникам пронесся шелест, которым они сразу же поделились с охраняемыми, то есть нами:
— Ревтрибунал бригады приехал. В полном составе. Что-то будет…
Что будет? Что будет, то и будет. Нечего гадать понапрасну, когда нас снова перевели на отсидку в сеновал, отобрав оружие. Кстати, Наталия Васильевна была этим обстоятельством очень даже довольна.
— Господь нам ещё ночку подарил, милый Георгий Васильевич, — мечтательно сказала она, укладывая голову на мои колени.
— И это просто замечательно, — добавила сестра милосердия, глядя мне прямо в глаза. — Хоть умру удовлетворённой.
А когда я стал через ткань ласкать ее грудь и живот, то просто замурлыкала. На большее мы благоразумно не посягнули, всё же в любой момент нас могли вызвать на судилище. Но нам и так было хорошо и радостно. И плевать на всю революцию, что кружила вокруг.
В трибунал нас выдергивали поодиночке.
Ненадолго.
Всё действо разворачивалось в зале волостного правления. Судьи, сидя в ряд, как вороны на жердочке, задали по пятку дежурных вопросов и велели отвести обратно на сеновал.
Даже ужин принесли туда же. Пшенную кашу и плохо заваренный морковный чай.
Даже обидно как-то стало. Ожидал судилища. Инквизиции. Казуистику и пропаганду. Накал эмоций. Ужасных обвинений, наконец. Но всё было очень и очень буднично и как-то серо. Никакого праздника. Так ведь и расстреляют нас товарищи между делом, походя, без эмоций.
Но не смотря ни на что жизнь продолжалась. А тёмным вечером удалось у охраны выцыганить лишних два котелка теплой воды для гигиены мест совместного пользования. А там и ночь подошла. Как нам казалось — последняя.
Утром, до самого завтрака нас никто не будил.
Потом охранники внесли один на двоих котелок сарацинского пшена, сваренного на молоке. И голого кипятку вместо чая.
Не успели эту кашу съесть, как явился старый знакомец Михалыч. В его внешнем облике произошли перемены. На ногах сверкая втертым маслом, красовались шнурованные сапоги товарища Фактора.
Вот так вот.
— Так, фершал, на выход к товарищу Мехлису, — лениво произнес красный воин, прислонившись на косяк входной двери.
За его спиной солнце ярко заливало осенним теплом двор волостного правления. Даже сумрак сеновала стал разреженным.
Поцеловав Наталию Васильевну в губы, поднялся и пошел наружу.
По двору, кружась, летали первые желтые листочки этой осени.
— Товарищ Волынский, вы справитесь с передовым перевязочным пунктом полка?
Мехлис был собран и деловит. Эта фраза его была вместо извинений. Новая власть не извиняется. Или извиняется, предлагая должность. Коллежского асессора, между прочим, должность.
— Это должность врача, — возразил я комиссару, — а я только фельдшер без классного чина.
— Нет у нас столько врачей, — устало сказал Мехлис, усаживаясь за стол, — Фактор в расход вывел, сволочь.
— А с какой формулировкой вы самого Фактора в расход вывели? — задал я наглый вопрос.
Но Мехлис на него охотно ответил.
— За вредительство делу Революции. У меня в бригадном госпитале нештат врачей, а он четверых враспыл. Докторов! С военным опытом! Вы понимаете, что это значит? Впрочем, именно вы и понимаете. Берётесь?
— А товарищ Зайцева? — спросил я о главном.
— С вами, с вами будет ваша разлюбезная товарищ Зайцева, — заверил меня комиссар бригады, широко улыбаясь и задорно подмигивая.
— Тогда берусь, — сказал твердо.
— Вот и хорошо, товарищ Волынский, — констатировал Мехлис.
Он открыл ящик стола и вынул оттуда мою рыжую кобуру с манлихером.
— Это ваше. Забирайте.
Потом подвинул лист бумаги.
— Это записка к интенданту полка, чтобы вас нормально обмундировали. Всё же вы теперь командир полкового уровня. Ну и прочее, что перевязочному пункту потребно.
Потом подвинул к себе ещё один и лист и размашисто его подписал.
— Это приказ о назначении вас начальником передового перевязочного пункта полка.
Надо же. Все просчитал комиссар и даже мандаты заранее заготовил.
— Какие еще пожелания будут? — спросил Мехлис.
— Документы о мобилизации, — выдохнул я.
— У полкового писаря, — махнул комиссар большим пальцем за плечо в стенку. — Домой бы съездить на несколько дней. Всё же, когда меня принудительно забирали, даже избу не дали запереть. Да и законный брак оформить надо. Здесь-то церковь закрыли.
— Зачем вам церковь? — удивился Мехлис. — Распишут вас в отделе гражданских состояний волости и справку на руки дадут. Вот вам и законный революционный брак.
— Мне-то всё равно, товарищ комиссар, но вот женщине… Сами понимаете. Отсталый элемент. Им аналой подавай и венчание.
— Да, — комиссар слегка постучал кулаком по зелёному сукну стола, — Воспитывать и воспитывать нам ещё население в коммунистическом духе. И за год-два эту глыбу нам с места не сдвинуть. Хорошо. Трёх дней хватит? Пока я здесь в Лятошиновке задержусь. Потом отвезу вас в Пензу на автомобиле, там получите ездовых, двуколку, телеги, несколько обученных санитаров и сестёр милосердия от госпиталя. Из фармакопеи ещё там по мелочи.
