Ознакомительная версия.
Исповедь, неожиданно понял Музыкант. Именно! На самом деле вот что мне нужно сейчас — исповедь. Но не идти же мне к Батюшке? Он, конечно, выслушает и даже, быть может, попытается помочь. Проблема лишь в том, что я не хочу верить ему. Он, как и Доцент, как и Вась-Палыч, как и еще несколько человек, — штабист. Политик. И я не знаю, сколько в нем от политика, а сколько от священника.
Главное — раз и навсегда вбить себе в голову: не впутывать в свои проблемы Иришку. Вон, сидит напротив, делает вид, что книгу читает, а сама нет-нет да и бросит на Олега быстрый пытливый взгляд, в котором яснее ясного читается: «Ох, темнишь ты что-то, любимый; я же вижу, что тебя что-то гнетет». А если не впутывать ее, то остается всего лишь один человек…
Кравченко сел на скрипучий диван, устало откинулся на спинку.
— О чем ты хотел поговорить со мной, Олег?
— Помнишь тот разговор со штабистами? Ну, когда мы подняли вопрос о переговорах с крысами?
Кравченко кивнул:
— Помню. Продолжай.
Настало время идти напролом. Олег внутренне собрался и сказал, как в воду холодную в январе прыгнул:
— Я разговаривал с крысой. Не один раз.
К его удивлению, Кравченко воспринял это заявление совершенно спокойно. Он только потер указательным пальцем щетинистый подбородок и коротко сказал:
— Так.
Потом немного помолчал и спросил:
— А знаешь ли ты, что после этого заявления я просто обязан выдать тебя Штабу?
Олег ничего не ответил, и бывший вожак банды продолжил:
— Я просто должен сейчас тебя скрутить и оттащить штабистам. И пусть они решают, как с тобой поступить: сразу расстрелять, сказав прочим, что ты погиб в порубежье во время очередной своей вылазки… или устроить показательное судилище.
— А ты попробуй, Данил Сергеевич. — Олег напрягся, готовый, если что, рвануться в драку.
Но Кравченко продолжал сидеть на диване, улыбаясь непроницаемой улыбкой.
— Но я этого, — сказал он, — делать не буду. И знаешь почему?
Олег мотнул головой:
— Нет. Не знаю.
— Мы со Сверзиным были друзьями. Головастый был дядька, это точно. Да что я тебе говорю — ты ж его тоже знал. Он как-то раз тоже пришел ко мне и вот так бухнул: мол, говорил с крысой. Она понимала по-русски. Не очень хорошо, правда, с пятого на десятое. Но они вроде как нашли общий язык и собирались встретиться еще раз. Больше после того разговора я Федорыча не видел. Одно могу сказать точно: никому, кроме меня, он о своих разговорах с крысами не рассказывал. Как тебе такие известия?
— Я знаю, — твердо сказал Музыкант. — Крыса мне об этом рассказала.
— Так, значит, это правда, — тяжело вздохнул Кравченко. — Знаешь, Олег, у меня ведь до последнего была надежда, что Сверзину все это пригрезилось. Он, конечно, умный был, даже чересчур, но именно у таких иногда шарики за ролики могут настолько убежать, что они и сами не поймут, что на самом деле было, а что они нафантазировали. Почему пропал Федорыч, твоя крыса не в курсе?
— Нет. Говорит, что они встречались несколько раз. Что Сверзин ей очень понравился. И что они планировали общаться дальше, но однажды он не пришел. Может, — припомнил Олег свой разговор с Флейтистом, — он по дороге на крыс напоролся.
— Может, — задумчиво откликнулся Данил Сергеевич, — и напоролся. Гадать сейчас не будем. Остается вопрос… — Кравченко неторопливо, чтобы не провоцировать Олега, встал и принялся медленно ходить туда-сюда у края письменного стола. — Что нам с этими известиями делать?
— В Штаб? — спросил Олег.
— Не стоит, — мотнул головой Кравченко. — Или просто не поверят… Или будут неделями спорить, как поступить, — и в итоге все хорошие идеи погрязнут в словесной трухе. И, если честно, не нравится мне, как вовремя пропал Сверзин. Стоило только ему встретиться с этой твоей говорящей крысой — и через некоторое время нет Федорыча, как будто и не бывало. Знаешь, — он вдруг остановился и пристально взглянул на Олега, — почему в экстремальных ситуациях авторитаризм гораздо результативнее любой демократии?
— Догадываюсь. Авторитарный лидер может не тратить время там, где демократические правители просто по сути своей демократии вынуждены будут тратить время на обсуждение решения.
— Точно, — согласился Кравченко. — Демократия, Олег, — это хорошо, когда вокруг все более-менее спокойно, когда у вас есть вменяемые кандидаты в лидеры и, что немаловажно, образованные избиратели, которых не так-то просто обмануть. А Штаб… Штаб пытается балансировать между демократией и авторитаризмом. Использовать все плюсы и того, и другого. И там ведь, Олег, не дураки сидят: понимают, что трудно отделить агнцев от козлищ, а плюсы — от минусов. Но они, как ни крути, фигуры политические. А это значит, что для них важны формальности. А формальности могут иногда стать абсолютно непреодолимым барьером на пути самой великолепной идеи.
— И что тогда?
— Что тогда? — Кравченко продолжал стоять, опираясь одной рукой на стол, и глядеть прямо Олегу в глаза. — А почему ты об этом меня спрашиваешь? Действуй. Почему ты не действуешь?
— Я не знаю, что делать, Данил Сергеевич. Во-первых, я ведь просто приложение к винтовке. Я стрелять умею. А думать — не очень. А во-вторых… Все-таки я один.
— Почему? Ты зря так думаешь. А как же Иришка? И ко мне ты ведь все-таки пришел? А еще есть Денис, хотя вы с ним, кажется, друг друга не очень… Но уж он-то с удовольствием подсказал бы тебе, что нужно делать.
— Это совсем не то…
У Олега не хватало слов объяснить, но, казалось, умный старый Кравченко все понимал за пару минут до того, как Олег успевал об этом подумать. И, задавая вопросы, попросту издевался над глухим снайпером. Он сказал:
— Тебе хотелось бы, чтобы умный дядька Кравченко рассказал тебе о подполье. О какой-нибудь очень-очень законспирированной организации. О тех, кто ушел в тень, но до сих пор бдительно следит за тем, чтобы Штаб не наломал дров, и в любой момент готов вмешаться и все исправить. Мол, такой убеленный сединами хрыч, как Данил Сергеевич, просто не может не быть связанным с чем-то подобным? Так?
— Так, — признался Музыкант.
— Эх, молодежь… Стой-стой, только не говори мне своей коронной фразы, — Кравченко опять вернулся на диван, закинул ногу на ногу. — Если бы все было так просто. На самом деле вынужден тебя разочаровать, Олег. Нет никакого подполья. Никакой организованной оппозиции. Еще в конце войны банд, когда Штаб прибирал власть к рукам, подходили ко мне, интересовались, предлагали… И Миша Панченко. И Вадим Даренков — ты его не знал, а мужик был — кремень. И даже Доцент наш разлюбезный, которого сначала в Штаб никто не брал, предлагал организовать теневой Штаб. Но я отказал всем. Слишком это было очевидным. Есть другое, Олег. И это может пригодиться.
Ознакомительная версия.
