Любовь или вечное одиночество? Мечты или серость будней? Радость или…
Сверху, с самого неба, обрушился шквал — тепло, обожание, радость, — невидимые токи заструились по позвоночнику.
Толпа. Мягкие руки. Чей-то голос еле слышный: «Ты хочешь, чтобы тебя любили. Но тебя никто не любит. Родители относятся как к вложению капитала. Девушки — потребительски. А ты так хочешь любви. И вот тебе говорят: „Есть Бог, Он любит тебя“. Каждую ночь ты засыпаешь со словами молитвы: „Пожалуйста, будь, пожалуйста“. И вас таких — мириады, во всех странах, во все века. И однажды Он появляется. Чтобы любить тебя. Чтобы ты любил Его».
Кажется, это говорил Артур. Или не Артур, или Ник где-то прочитал? Или он просто знал это?
Маятник завис в низшей точке. Куда качнется — вправо или влево?
Смотрит толпа. И опускаются на плечи теплые дружеские руки. Люби меня, будь мной.
Ника будто подняло на волне над толпой. Он вобрал ее в себя. Он выбрал. И нужные слова пришли сами.
— Друзья! — сказал Ник в микрофон. — Здравствуйте, граждане великой страны. Меня зовут Никита Викторович Каверин, я основатель организации «Щит». Оглянитесь: наша страна умирает. Воры и убийцы, засевшие в правительстве, выкачали из нее силы, распродали народное богатство, превратили нашу Родину в нефтяную бочку. Они поставили Россию на колени и думали, что она не встанет. Они куплены загнивающим Западом, они — хозяева домов в Калифорнии и Швейцарии. Их не волнует безработица. Их нужно судить. Сегодня я призываю вас, друзья, выйти на улицы родных городов и поддержать великое дело Революции! С оружием в руках мы отстоим нашу Родину! Воров — под суд! Олигархов — на лесоповал! Вернуть народу недра! Это правительство бросило подыхать в нищете наших пенсионеров!
Ник зажмурился и передал в толпу, каждому в голову, картинку — пусть думают, что его речь вызывает эти ассоциации: дом престарелых, нищие у входов в метро, черные машины с мигалками мчатся по пустому Кутузовскому, блестят часы на руке президента, скачет на коне полуголый премьер в ковбойской шляпе, хрусталем сверкают люстры… Покалеченные тела выносят из метро.
— Это правительство вскормило ненависть и братоубийство. Это правительство — (знакомые всей стране лица на экране) — вырастило поколение пьяниц и наркоманов.
Блюющие выпускницы в белых бантиках. Скины, вскидывающие руки в приветствии. Футбольное фанатьё, громящее витрины магазинов.
— Все молодежные банды действуют с благословения этого правительства. Главари самых известных группировок — сотрудники ФСБ. Сколько можно еще издеваться над нами? У нас было всё!
Юрий Алексеевич Гагарин улыбается ослепительно. Маршируют комсомолки. Танцуют фигуристы на льду. Молодые ученые у ЭВМ. Олимпийский Мишка. Солдаты Великой Отечественной…
— У нас ничего не осталось.
Слезящиеся глаза ветеранов. Кривляющийся на сцене певец-гомосексуалист. Грязная, отвратительная драка. Проститутки у трассы.
— Но мы встали с колен! — Голос Ника взвился, Ник выкрикивал чужие, подсказанные сверху слова. — Мы не дали себя оболванить! Мы умеем думать! Мы соскочим с нефтяной иглы, мы вернем былое величие! Мы отдадим народу недра, землю и крупные предприятия! Мы откажемся от сырьевой экономики! Мы перейдем от продажи к производству! Каждому — по рабочему месту! Доступная энергия, достойный уровень жизни, достойная пенсия! Все равны в правах и обязанностях, все и каждый должны трудиться на благо общества! Воруешь — сиди в тюрьме! Вперед, друзья! Вперед, граждане! Смелее выходите на улицы! Мы — вместе! Мы победим преступный строй!
Сейчас Ник не надеялся, даже не верил — знал, что все у него получится.
* * *
Тимур Аркадьевич приехал в опустевший, осиротевший «Фатум». Эгрегор покинул Главного и переметнулся к Нику. Больше у «Фатума» нет власти. Осталась бюрократическая махина, бесполезная, если только Каверин не заставит ее работать на благо нового режима, замешанного на крови. Но он вряд ли это сделает — нет больше Никиты Каверина, есть одержимый, пуповиной идеи связанный с миллионами одержимых. Он даже не их мозг — ганглий, передающий сигналы эгрегора, глупого и кровожадного.
Миллионы зомби восстанут. Выйдут из своих домов под багряное небо, вспоротое лучами прожекторов. Людям нужен хозяин. И они создали себе его. Они отдают свои жизни. Они тысячами будут бросаться на амбразуры, повинуясь смутно осознанному импульсу. Ради идеи. Ради пожирающего их бога войны.
В приемной никого не было. Охрана внизу — и та разбежалась.
Тимур Аркадьевич сел за стол. Как же так? Неужели он проиграл? Ник принял эту тварь, безмозглую и прожорливую, по словам Главного, мир его праху.
Дверь отворилась. Тимур Аркадьевич ожидал увидеть кого угодно, да хоть мародера, но вошла Маша. Девочка, помогавшая инициировать Ника, игравшая перед ним дурочку после изолята. Такая же виновница происходящего, как и Тимур Аркадьевич.
— Здравствуй, Мария. Зачем ты пришла?
Она обогнула стол и встала на колени — плавным, лишенным пафоса движением. Прижалась лицом к его ногам. Маша надела парик, и темные, чересчур блестящие волосы касались туфель Тимура Аркадьевича.
— Я хотела сказать… — Голос ее звучал глухо. — Я хотела сказать, зачем помогала вам. Зачем все это… Тимур Аркадьевич. Я вас люблю. Я вас всегда любила.
Против своей воли он улыбнулся. Посмотрел за окно. По ржавому ночному небу Москвы плыли корабли. Поднимались и опадали черные паруса. Хлопали на ветру… Тимур Аркадьевич моргнул. Нет, не паруса, не корабли. Раскинув призрачные крылья, над Москвой парил бог войны. Тимур Аркадьевич уже видел это в тысяча девятьсот пятом, и жена, Ольга, тогда видела, но не поняла предзнаменования.
Тысяча девятьсот пятый, утро перед Кровавым воскресеньем.
Над городом стягивалась багряная дымка, напоминая одновременно туман и чад пожарища. Рассекая клубящуюся муть, плыл корабль. Сам корпус за крышами домов разглядеть было невозможно, виднелся лишь парус — прозрачный, с красноватыми прожилками. Разворачивался, разворачивался, закрывая небо, облака, бросая на простыню снега огромную тень. Появился второй парус. Кривые коричневые мачты, на них вместо флагов — черные крючья. А потом появился киль…
Реут перевел взгляд на Машу.
Девушка вскинула голову. Она улыбалась, но слезы текли по ее щекам.
— Теперь вы ведь можете просто быть человеком, да? Теперь — можете?
Тимур Аркадьевич не мог ей ответить.
А Маша ждала. Ждала, что скажет ее хозяин.
