За это решение ей предстояло еще долго себя ненавидеть, но она ничего больше не могла сделать. Она поднялась.
— Тогда, Варрон, пусть Император идет с тобой, где бы ты ни оказался.
И она побежала.
Варрон Фракс не слышал, как варп-двигатели разгоняются до максимальной мощности, и когда одна из катушек начала мерцать от перегрузки, отчего корабль задрожал по всей длине, он только обнимал свою убитую семью все сильнее и сильнее, боясь разжать объятья. Он плакал, не обращая внимания, что сработала тревога сближения, когда «Барон Микаль» подошел невероятно плотно к «Ганн-Люктису», чтобы перехватить спасительную капсулу, до которой успела добраться Кальпурния, а потом на максимальной скорости помчался прочь из опасной зоны. Он плакал, не слыша, как основные варп-двигатели, ослабевшие от ужасного напряжения в буре, перегрузились и вырубились. Он плакал, не видя, как в космосе открывается разрыв — не четкий и ровный, как отверстие от пули, но огромная, рваная, ширящаяся рана в реальности — и корабль засасывает в нее, словно рептилию в смоляную яму.
Он целовал холодную щеку своей жены, когда члены экипажа начали кричать, когда поле Геллера рассыпалось, и обшивка начала идти волнами и разделяться; он гладил волосы своего сына, когда стены каюты начали медленно раскачиваться, словно шторы на ветру. Он не видел, как бесцветное ничто заполняет коридоры и помещения «Ганн-Люктиса», как корчатся его люди, когда пальцы эфира, ведомые любопытством или злобой, хватают их плоть и разумы и утаскивают их сквозь дыры распадающегося корпуса. Он слышал шепот на краю сознания, который становился все громче и громче, пока не превратился в громыхание, переполняющее мозг, и почувствовал, как комната крутится и тает вокруг него, и его собственная плоть нитями и облаками отделяется от тела, но не сопротивлялся, продолжая обнимать жену и ребенка. Может быть, они и не достигнут Гунарво, но, может быть, он понял это, еще когда увидел лица экипажа, сойдя с челнока вместе с Кальпурнией. Может быть, он всегда знал, что они никогда не вернутся на Гунарво, и поэтому ему оставалось только сидеть здесь и прижимать к себе жену и сына, пока все это не потеряло значение.
«Барон Микаль» мчался прочь от богомерзкой гибели «Ганн-Люктиса», разогнав все двигатели на полную мощность. Только через час его капитан почувствовал, что можно сбросить скорость и начать тормозить корабль. Никто не питал никаких иллюзий по поводу того, чтобы искать выживших.
Шира Кальпурния пошла на мостик и стояла там в безмолвии, когда они пролетали то место, где был разлом. Когда они миновали его, и Галата начала заполнять собой передние иллюминаторы, она ушла и спустилась в корабельную часовню. Она не стала молиться, просто села на скамью перед золотой аквилой. Она молча сидела там, склонив голову, сидела очень, очень долго.
Никто не знает, с чего началась история, никто не знает, кто видел, как разворачивались эти события. Некоторые версии повествуют о мужчине из экипажа, другие — о женщине, о последнем выжившем члене команды, что выглянул из спасительной капсулы и увидел, как закрывается рана в реальности. В других упоминается об астропате или провидце где-то на Гидрафуре или даже о безымянном матросе на оптиконовой палубе одного из кораблей-преследователей. Говорят, что эту историю рассказывали в укромной питейной на переполненной палубе привратной станции Бескалион, или же поведали бригаде медиков на Кольце, или прошептали священнику в одном из храмов Августеума, или в отчаянии прокричали в камере Арбитрес, или открыли в Имперском Таро, или распечатали на тысяче листов грубой бумаги и расклеивали по стенам или передавали из рук в руки в неосвещенных переулках улья Константа. История пришла отовсюду и ниоткуда. Но неважно, кто был предполагаемым свидетелем событий — когда с истории снимают украшения, придуманные разными рассказчиками, она оказывается одной и той же. Она гласит, что, когда разрыв меж звездами закрылся, возникли зловещие, кровоточащие цвета, разъедающие разум, темные силуэты, которые приближались к обреченному «Ганн-Люктису», пока тот разваливался на куски, приближались, словно акулы к пловцу, волки к путнику, кошмары к постели ребенка. Они проскользнули внутрь корабля, как масло, протекающее в трещины, и вещество его обшивки начало распадаться.
Некоторые варианты рассказывают о том, как гигантские когти растерзали «Ганн-Люктис» на мелкие клочки, или о том, как края разлома выпустили зубы из чистейшей тьмы и разжевали его, будто мягкое мясо. Есть версии, которые говорят, что смертные муки корабля озарялись ярким адским светом, который как будто исходил отовсюду и ниоткуда, с другой стороны разрыва в космосе, или что корабль исчез в бездонных и безумных узорах из живой темноты, но его образ все равно как-то вышел наружу, как будто попадал в умы людей, минуя их зрение.
В каждой форме истории говорится о чем-то, что осталось, когда разрыв закрылся, и скорчился, и исчез среди пустого озаренного звездами пространства, о чем-то, что просто прошло сквозь смыкающиеся края, или же его присутствие как будто отталкивало от себя сужающийся разрыв. Но большая часть историй рассказывает о безмолвном мучительном вое, который донесся из космической раны, как будто какой-то великий зверь того, иного мира попытался стиснуть в когтях добела раскаленный металл и ощутил, как горит его плоть, и что эта вещь вылетела наружу, словно ей не было места в буре по ту сторону разрыва, словно гигантская пасть выплюнула ее, как отраву.
Более сдержанные рассказчики останавливаются на этом и отказываются строить предположения о том, чем бы мог быть этот предмет, не последовавший за «Ганн-Люктисом» в небытие. Но есть и другие, которые настаивают, что был некий безымянный наблюдатель, и он увидел, как нечто проплыло мимо иллюминатора или появилось в линзе оптикона. Они говорят, что это была книга, простая книга в матерчатой обложке, которая кувыркалась в вакууме. Некоторые заходят так еще дальше и рассказывают, как она оказалась настолько близко, что наблюдатель увидел, как страницы по инерции раскрылись, и из них хлынул свет, который угас на его глазах, как будто отголосок какой-то мощной реакции, свет, который окружал крошечную отметину на последней странице, похожую на пятнышко крови.
Никто не знает, уцелело ли что-то на самом деле. Рассказывают, что книга полетела к солнцу Гидрафура и горит там поныне, или что она безмолвно парит в вакууме межпланетного пространства. Другие говорят, что ее поймал загадочный корабль, который исчез как привидение, или что она упала на сам Гидрафур и теперь хранится в темной запертой камере под Собором, или Стеной, или крепостью Инквизиции на самом дальнем материке планеты. Среди выживших членов флотилии ходят слухи, что по варпу вокруг Гидрафура бродят призраки Варрона и Петроны Фраксов, и что однажды они встретятся и сразятся за свою хартию. В этих байках также говорится, что сама память о хартии проклята и что каждая живая душа, что когда-то путешествовала с Хойоном Фраксом, обречена.
