— А смерть здорово очищает душу, — продолжал Дитрих, казалось, даже не замечая, какие сомнения он посеял в его душе, — сразу очень многое становится на свои места. Сразу испаряются гнев и злоба, которые ни в одном правом деле не помощники. Становится так легко, так хорошо… без сарказма, рекомендую. Вернее, рекомендовал бы, если бы не особенности твоего… нынешнего положения.
— Ну так, попробуй, убей меня, — прорычал Шакс, — ты подошёл ко мне слишком близко, и ты до сих пор находишься под влиянием этой вероломной остроухой шлюхи. Я ничего не могу тебе сделать, а даже если бы и мог…
* * *
— … то не захотел бы? — проницательно спросил Дитрих.
— Я делал на тебя слишком большую ставку, — прохрипел Убийца, опускаясь обратно, — пожалуй, даже большую, чем эти четверо. Проклятье, Дитрих, зачем ты мне об этом напомнил? Напомнил, как я устал, как я хочу, чтобы всё это кончилось…
— Извини. Я не специально, — виновато развёл руками дракон.
— Значит, не будешь пытаться убить? — снова недоверчиво спросил Шакс, — тебя же готовили именно к этому.
— Несомненно, — кивнул Дитрих, — драконьи хозяева много чего хотели и много к чему меня готовили — во имя своих собственных целей. И именно поэтому я точно знаю, что нам с тобой не нужно драться. Потому что никто от этого не выиграет. Потому что если проклятие уйдёт так — от этого не будет никакого толку. Чтобы драконы действительно очистились от проклятия и смогли жить дальше, надо… — он замолчал. Ибо последние слова были настолько невозможны, что даже просто вслух их произнести было неимоверно трудно.
— Надо что? — спросил Шакс, вперяя в Дитриха тёмный взгляд.
— Надо, чтобы мы оба поверили в то, что драконы заслуживают этого шанса, — тихо закончил он.
— То есть ты не веришь в то, что драконы его заслуживают?! — с торжеством спросил Убийца, от волнения снова поднимаясь на ноги и с надеждой смотря на принца.
— Я верю в то, что никакое наказание не может длиться вечно, — спокойно ответил Дитрих, — справедливо ли то, что происходило с драконами последние шестьсот лет? Скорее всего, да. Но… всему должен быть хоть какой-то предел. Верю ли я в то, что драконы заслуживают второго шанса? Скажу честно — не знаю. Но я верю в то, что это надо прекратить. Надо позволить драконам попробовать ещё раз. Потому что если и дальше душить их этой болью — надолго ли хватит их терпения? На что будут способны драконы, если узнают, что от боли они никогда не избавятся, и терять им нечего? Ты, конечно, можешь их довести до такого состояния, до которого они довели тебя. И в твоих глазах это, наверное, даже будет честно. Но ты же понимаешь, что так же это неизбежно запустит новый виток ненависти. И рано или поздно снова прольётся кровь… гораздо больше крови, ибо подобных тебе уже не будет ни среди людей, ни среди других рас. Я не желаю такого исхода. И потому я признаю, что драконы заслуживают второго шанса, даже если не особо в это верю.
Убийца долго молчал. Но потом всё же прошипел:
— Ты хорошо умеешь убеждать, Дитрих. Очень хорошо. Ты почти сумел меня убедить. Но я от своего не отступлюсь. Если эти придурки думали, что смогут бросить тебя мне на съедение и откупиться этим — то они глубоко заблуждались. Для них ничего ещё не кончено. Подобное нельзя искупить болтовнёй, как бы красивы и правильны не были слова. И им об этом прекрасно известно.
С этими словами Убийца вновь опустился на одно колено и опустил голову, давая понять, что разговор окончен. Дитрих печально смотрел на него. Разумом он, конечно, понимал, что убеждения, сформированные при жизни и надёжно зацементированные шестисотлетним заточением, развеять будет непросто. Но сердце его нового тела, которое в течение всей жизни питали Цвета, так привыкло верить в чудеса и творить их, что подсознательно дракон желал убедить Убийцу и верил в то, что это возможно. Что ж, видимо, не судьба. Он осторожно подошёл к Убийце. Тот не шевелился и, казалось, больше ни на что не обращал внимания. Но при этом его тело слегка вздрагивало, и дракон с удивлением понял, что это было… дыхание! Убийца дышал! Значит… Он до сих пор был жив. Он не мертвец, не зомби, не оживленец… Словно силы Кошмара заморозили все процессы его тела, или, вернее, законсервировали, но всё же он был жив. Но какую же тогда он должен был чувствовать усталость? И ценой каких усилий заставлять себя жить дальше? На мгновение Дитриху стало так жаль Шакса, что он начал тянуть к нему руку, надеясь тронуть его за плечо, как в этот момент…
— Дитрих! — раздался голос со стороны выхода из пещеры.
— Меридия! — Дитрих бросился к драконице, к которой он сейчас ощущал просто колоссальный прилив нежности. Ведь именно её имя помогло ему вовремя одуматься, не поддаться всепоглощающей ненависти, удержать себя в руках. И именно благодаря ей в этом мире не появился второй Убийца, готовый ещё шестьсот лет нести драконам боль и страдания.
— Дитрих, милый, — исступлённо шептала Меридия, прижимаясь к нему так, словно больше никогда не хотела отпускать, — я делала всё так, как ты говорил. Проверяла каждую минуту. И ты был прав — какое-то время спустя барьер действительно пропал. Я, разумеется, поспешила сюда…
— Ты всё правильно сделала, — шептал Дитрих, поглаживая драконицу по волосам и целуя в серебристую макушку, — ты молодец, милая, ты просто молодец. Ты даже не представляешь, как ты мне помогала, даже находясь вдали…
— А это, — Меридия, слегка отстранившись от Дитриха, посмотрела ему за плечо, — это… это же он? Это, правда, ОН?
— Да, Меридия. Это Шакс.
— И… И… И что случилось? Если барьер пропал, значит, ты… Ты…
— Нет, — покачал головой Дитрих, — мы просто с ним… поговорили. О жизни. О справедливости. О мести и о памяти, ради которой творят эту месть.
— И… и что же?! — требовательно спросила Меридия.
— Ничего, — повторил Дитрих, — мы ничего друг другу не сделали. Я знаю, что Уталак, Мизраел, Тарган и Геярр долго нас стравливали. Я знаю, что это нужно им. Но это не то, что нужно мне.
— Дитрих… что ты такое говоришь? — ужаснулась Меридия, сжимая его запястья, — мы проделали весь этот путь ради того, чтобы найти его! Мы столько к этому готовились… столько его искали… ради этого я даже закрыла глаза на то, что ты… с этой чокнутой коллекционеркой… Как ты можешь просто так взять и отказаться от этого?
— Я не отказываюсь от этого дела, — покачал головой Дитрих, — но я не хочу действовать способами и инструментами, которые мне дали Уталак и Мизраел. Неужели ты не понимаешь? Если мы убьём его — то на самом деле будем заслуживать того, чтобы нас всю жизнь терзала боль.
— Добром я от этого не отрекусь, — глухо сказал Убийца, не поворачивая к ним головы, — если вы думаете, что это что-то меняет — то ничего это не меняет!
Меридия отреагировала на это заявление достаточно сдержанно, как, собственно, и на сам факт того, что Убийца не находится в трансе, а прекрасно их слышит. Она осторожно обошла его и встала перед ним на колени.
— Ну, здравствуй, — мягко проговорила она, вглядываясь в его лицо, — вот она я, безмозглая подстилка, которая не дала тебе всласть порезвиться в Закатном Лесу. Ну, что же ты отворачиваешься? — драконица чуть повысила голос, — в чужом теле, когда ни за что не отвечаешь, ты герой и на язык, и на магическую силу? А теперь стыдно в глаза посмотреть?!
Дитрих обеспокоенно положил Меридии ладонь на плечо, но та лишь стряхнула с себя его руку.
— Не надо, Дитрих. Я, как ты помнишь, тоже преодолела свою нелюбовь к враждебному Цвету. Он мне ничего не сделает.
— И что тебе это даёт? — Убийца так резко поднял голову, что Меридия вздрогнула от неожиданности, — да, ты преодолела свои слабости и обрела власть над Пурпуром. Но тебе это ничего не даёт. Никому из вас это ничего не даёт, глупцы!
Помолчав, Убийца нехотя продолжил:
— Да, я готов признать, что вы выросли достойными драконами, как бы противоестественно ни звучало подобное. Я даже готов признать, что… несколько погорячился с твоей характеристикой, девочка. Но это ничего не меняет. Ваши отцы вырастили вас и бросили на съедение тому, кого сами однажды не сумели победить. За это я лишь презираю их ещё сильнее! Вы можете говорить что угодно и сколько угодно: до тех пор, пока живы эти четверо, я никогда не отступлюсь. Если бы им хватило смелости — они бы пошли вслед за ним, — он кивнул в сторону своего клинка, — ибо он, помимо Лазури, нёс в себе Янтарь и Серебро. Они бы провели ритуал Семи Цветов и покончили бы с этим раз и навсегда. А вместо этого весь Цвет они направили в мою темницу, не понимая, что этим они сделали для себя только хуже.
