Названия старых селений иногда переходили к новым, иногда — нет. И не всегда даже старики помнили, откуда повелось настоящее имя. Да кто такие старики — такие же младенцы на пороге вечности, как и остальные. Этот поселок прозывали Красновишера, и никто не знал почему.
А Вик и Венди не знали даже названия. Красновишера — не из тех топонимов, которые обозначают табличками на входе в поселение. И остаться незамеченными среди полутора десятков дворов путникам не грозило.
Но Старьевщик хотел завоевать максимум внимания и знал, как это сделать.
Когда в поселке появились двое незнакомцев в необычных волчьих шубах, с огромными мешками-горбами за спиной, с рукоятями мечей, торчащими по бокам, и со страшными стрельбами, но без привычных самострелов и рогатин, первыми их заметили дети. Что странно — чужаков в тайге слышно издалека. Для взрослых. А ребятня — они как-то по-другому чувствуют. Всей толпой сразу, как стайка рыбешек.
Детвора сбежалась — мал мала меньше, неуклюжие в смешных оленьих малицах-колокольчиках — посмотреть. Гости — не такая уж редкость, но чужаки-то — в диковину. Мужчина и женщина. Женщина, как ни прячь, но добрая, а мужчина из себя немного боязный. Осмотрелся по сторонам, присел на корточки, поставил перед собой железную штуку и давай блестящими обручами двигать.
К тому времени и взрослые подтянулись. Охотники — ничего не боятся. Но зашептались опасливо:
— Механист…
Кое-кто рогатину поудобнее перехватил. А мужчина от своих железин оторвался, достал из-за пазухи сверточек, раскрутил, высыпал в ладонь щепоть серой пыли и белый круглый камешек. Пыль в кулаке стиснул, а камешек подбросил несколько раз и протянул стоящему ближе всех мальку. Тому шикнуть не успели или оттащить подальше — взял.
Странный камешек — ни тепла от него, ни холода. Вроде бы есть, а вроде бы и нет. Мальчишка повертел в пальцах, прислушиваясь, — и так и этак. Ничегошная вещь. Только взрослые замерли отчего-то. Мужчина же мальку и говорит, на одного из охотников кивая, мол, отдай ему. Килим-промысловик не лучший и не худший, уважаемый, рука дрогнула, но подошел, тянется — дай, возьму. Паренек, недоумевая, чего тут такого страшного, отдал. Килим сжал крепко камешек и стоит — ни жив ни мертв.
Вик усмехнулся: ему про такое рассказывал Палыч, надо же — действительно прокатывает. Теперь неплохо бы для пущего эффекта найти открытый огонь. Жалко, что армиллярная сфера никакой не механизм — не производит чуждых возмущений, не забивает восприятие, не смущает чуткие разумы. Но ведь и без того, похоже, получилось неплохо.
Лучше было оставить керамическую пулю у ребенка, тогда бы вогулы стали совсем как шелковые. Но Старьевщик пожалел — фарфор хоть и абсолютно нейтрален, но можно столько нафантазировать о непроницаемой механистской штуковине, от которой ни заговорить, ни оберечься, что на всю жизнь останется след на карме.
Зато прием безотказный — ребенок возьмет пулю, потому что он ребенок, а взрослый у ребенка заберет — потому что взрослый. На себя механистову порчу примет. То, что нет в пуле никакой порчи, — дело десятое, главное — что ни один видок не определит в фарфоре ни добра, ни зла. А значит, и защиты не придумает.
— Чего эта? — сглотнув, спросил Килим.
— Пуля, — честно ответил механист, — не выбрасывай ее.
— А то, что тогда будет?
— Да не знаю я. — Вик многозначительно оскалился.
Совсем рядом обнаружился огонь в вынесенном на улицу чувале — то ли его так обжигали, то ли собирались вытапливать что-нибудь вонючее, не для дома. Финальный аккорд. Вик сжал ладони над пламенем и эффектным жестом бросил порох. Полыхнуло несильно, но заметно.
— Забери давай, — сквозь зубы выдавил охотник.
Хорохорится.
— Заберу, — не стал спорить Старьевщик, — когда до Вычегды отведешь.
— А может, лучше тебе башка открутить? — выдвинулся вперед вогул посолиднее Килима — похожий на главного.
— Отдай ему пулю, — посоветовал Вик охотнику.
Килим облегченно рыпнулся, но местный главный уже задвинулся обратно. Охотник, вздохнув, выудил из-за пазухи кожаную ладанку и положил фарфорку туда. В таких мешочках местные таскали свои фетишки. Со стороны — всякий мусор, какие-то перья с засохшим птичьим дерьмом, заплесневевшие веточки, кости, черепки и прочий хлам, имеющий сакральный смысл только для их обладателя. Старьевщик расслабился — патрона, конечно, жалко, но теперь проводник до Вычегды им обеспечен.
— У тебя по-людски с ними договориться не возникала мысль? — Венди шла в тройке последней, очередь прокладывать лыжню была Килима.
Сложный вопрос. В общении с незнакомыми людьми есть два метода — располагающий и подавляющий. Для одного нужно время и средства, для второго — нахальство и дурная слава. Последнего у Вика хватало, первого — было жалко тратить на дикарей. Уж очень похожие на них внешне ребята дубасили его по пяткам в рудничных норах.
Венедис не согласилась — даже если приходится обманывать человека, тот не должен чувствовать себя цинично использованным. Тогда энергетика лучше усваивается.
— А в конкретном случае, смотри, те, которые были возле Писаного Камня, пойдут по нашему следу. Очень ты их заинтересовал. Эти, которых ты сейчас зацепил, им помогут…
Как будто, случись иначе, спляши механист им всем лезгинку и раздари стеклянные бусы, потом бы вышло по-другому. В том, что погоня будет, он не сомневался. Последнее время с механистом получалось только так.
Килим, впрочем, не выглядел совсем забитым, вел по курсу, как отрабатывал, и Вик даже решил в конце пути предложить Венедис как-нибудь отблагодарить охотника. А пока просто буркнул:
— В следующий раз сама добазариться пробуй.
Венедис ничего не ответила.
Только когда охотник через восемь дней привел их к Вычегде, в немаленький по северным меркам поселок с непроизносимым названием Югыдъяг, после двухдневной остановки, сопровождающейся периодическими посиделками Венедис со старейшинами, в дальнейший путь по замерзшей уже реке отправились на оленьих упряжках. Правил нартами все тот же, но заметно повеселевший Килим.
Север Запада ничем не отличался от севера Востока. Ни природой, ни людьми, ни электромагнитным фоном.
Ехать в санях по льду оказалось намного приятнее, чем бороздить на лыжах по глубокому снегу. И быстрее. Время от времени извлекаемая на свет армиллярная сфера свидетельствовала об уверенном приближении к конечной точке маршрута.
Механист пришел к выводу, что олени реально удобнее лошадей. Могут двигаться эшелоном — в качестве каюра Килим справлялся замечательно. Темп олени держали монотонно, но уверенно, причем такой, что, когда начинаешь замерзать, можно соскочить и пробежаться, держась за дугу у основания нарты.
