Во время тренировок различий между ветеранами первой роты, что уже отслужили четыре года, и нами, молодыми щенками из пятой, не было. И их, и нас гоняли одинаково. Но кое-какие привилегии у ветеранов были. Например, они имели два свободных дня в неделю, а мы только один. Старослужащие могли ходить в город хоть каждую ночь (главное, чтобы по тревоге был в строю!), а мы — только раз в месяц.
В город хотелось страшно! Из-за военного лагеря в городишко съехались курвы со всего королевства! Нам же из-за тощего кошелька (новобранцы получали в десять раз меньше ветеранов) приходилось брать одну девку на двоих, а то и на троих. Кое-кто из шлюх сами забредали в казармы, не опасаясь, что их затрахают насмерть, — сами были способны «пропустить» через себя целую роту и остаться довольными!
Но в город нас отпускали только раз в месяц. В остальные выходные предполагалось отдыхать не отходя от казармы. Мои сослуживцы тратили это время на сон, на посиделки с кувшином вина, на бесконечные разговоры о том, что они будут делать после службы…
Мне в выходные было тоскливо. Спал не больше, чем в остальные дни. Бегал по утрам, хотя никто не заставлял. А пить вино или пиво я в последнее время не мог…
Библиотека в казарме была не предусмотрена, потому что его величество, создавая сказочные условия для жизни и тренировки наемников, как-то упустил ее из виду. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать занятия.
Я метал ножи в многострадальное бревно, пытаясь сделать ступеньки, когда подошел дежурный сержант:
— Кисть держи свободней, — посоветовал он. — Слишком напрягаешься…
— Так? — поинтересовался я, отправляя очередной нож в цель.
— Так лучше, — кивнул сержант. — Еще немного, и будет отлично. А теперь собирайся, там за тобой какой-то хлыщ приехал.
— Что за хлыщ? — спросил я, недовольный тем, что меня отрывают от занятий.
— А хрен его знает… — пожал сержант плечами: — Хлыщ как хлыщ. Карета с гербами. Он, как приехал, сразу к командиру полка пошел… После этого наш кэп приказал, чтобы ты брал манатки, а казенное добро сдал в каптерку.
Все мои личные вещи уместились в куцый мешок, да еще и место осталось. Дежурный проследил, чтобы я отнес в оружейку деревянный щит, обитый потрескавшейся кожей, щербатый меч и неказистые доспехи — все, чем снабжает король наемника-новобранца. Каптерщик ухватил мое добро и скрылся с ним в глубине кладовой, как крыса в норе.
— Ну пошли, — тронул меня за плечо сержант.
— Подождите, господин сержант, мне бы еще расписку на оружие забрать, — почтительно, но твердо заявил я.
— Зачем тебе расписка? — удивился дежурный.
— А как я все обратно получу? Он же потом заявит, что знать ничего не знает. Будут за этот хлам из жалованья высчитывать.
Сержант пожал плечами и уселся на табурет, показывая своим видом, что долго ждать он не намерен…
— Господин каптерщик! — заорал я, пытаясь докричаться до самого дна норы. — Расписку давай!
Будь я один, оружейник послал бы подальше первогодка, пусть и с капральской нашивкой, но в присутствии сержанта-свидетеля он не осмелился заявить «что знать ничего не знает!», поэтому приковылял обратно и бросил мне кусок пергамента со своими закорючками…
Около ворот, на которых дежурили старые и увечные наемники, негодные для настоящих сражений (но связываться с этими калеками — ей-ей…), стоял ротный командир.
— Стало быть, вон ты кто… — протянул ротный, посмотрев на меня так, будто бы в первый раз увидел. — А я-то, дурак, голову ломал — почему на мечах бьешься словно от рождения этому учился.
— А меня никто и не спрашивал, кто я такой. Да и не рассчитывал, что обо мне вспомнят.
На самом деле я ждал этого дня полгода, с того момента, когда обнаружил, что бороться с похмельем мне придется не в собственной спальне, а в казарме новобранцев…
Человек, сведущий в геральдике, сразу определил бы, что карета, дверцы которой украшал герб — атакующий ястреб, увенчанный короной, принадлежала одному из самых знатных семейств королевства. Возле дверцы застыли два ливрейных лакея, а чуть поодаль прохаживался мужчина лет тридцати, одетый в простое дорожное платье, с коротким мечом на боку. Мои крепкие штаны и кожаная куртка (она же — подкольчужница), которые служили предметом зависти у сослуживцев (накопили бы сами, если бы пили поменьше!), казались жалким тряпьем в сравнении с его простым камзолом и грубым плащом.
Мужчина, перестав прохаживаться, обернулся ко мне, раскрыв объятия:
— Здравствуй, братишка!
— Здравствуйте, брат, — ответил я на объятия, стараясь не испачкать его шикарный наряд.
Слегка отстранившись и осматривая меня с ног до головы, а потом обратно — с головы до ног, мой старший брат Вольдемар одобрительно заметил:
— Выглядишь замечательно! Повзрослел. В плечах раздался. И, судя по галуну, граф Юджин дослужился до звания капрала тяжелой пехоты! Блеск!
— Благодарю вас, ваше сиятельство, — почтительно поблагодарил я.
— Ну-ну, братишка, брось церемонии, — хохотнул Вольдемар. — Пора возвращаться домой. Думаю, воспитание беспутного бакалавра завершено!
— Наверное, — дипломатично согласился я.
— Да ты никак дуешься? — удивился брат. — Брось. Все было сделано для твоего же блага. Вспомни, сколько раз тебя приносили пьяного, окровавленного? А сколько раз приходилось спасать тебя от тюрьмы? Будь это кто-то другой, давным-давно гнил бы где-нибудь на руднике или махал бы веслом на галерах!
— Я очень вам признателен за доброту, — поклонился я.
— Ну полно, братишка, — продолжал улыбаться брат. — Теперь ты осознал — какова она, изнанка жизни? И ты предназначен для других дел, нежели пьяные кутежи да дуэли. Прыгай в карету, поедем домой. Там тебя ждет ванна, хороший ужин, старое доброе вино…
— Простите, сударь, — покачал я головой, — к большому сожалению, вернуться не могу. Я должен служить его величеству в течение пяти лет, из коих у меня прошло только полгода…
— Ой, не смеши меня, — скривился Вольдемар. — Какие там клятвы… Ну, чтобы не задеть твою честь нарушением договора, можно попросить кузена, чтобы он лично отменил соглашение. Капрал… — фыркнул брат. — Я дам тебе любой полк, который приглянется. Хочешь, будешь командовать тяжелой пехотой?
