Стул под ней протяжно заскрипел. Не худышка ведь, не вобла сушеная типа Петрушевич. Ксю диеты презирала. Диеты – для тех дамочек, которые в острогах родились, в сытости. А если не знаешь, когда в следующий раз обломится кус мяса да сухарь плесневелый, поневоле привыкнешь забивать желудок под завязку. Только в отряде Гурбана Ксю отъелась досыта – повезло, что прибилась к его вольникам. Правда, из всех, кто был с Гурбаном, она последняя осталась…
– Издевательство! – задумчиво повторила Ксю, глядя на ногти на руках. М-да, этими грязными огрызками ничего не подденешь. Это у Петрушевич маникюр лакированный – почище медвежьих когтей. Да тут – она взглянула на короб – и маникюром ничего не сделаешь, раз уж скальпели не оправдали доверия.
И профессор молодец, подколол напоследок: «Не надо, Ксюшенька, вам прибор без надобности трогать, ваша задача в ином заключается. Очень вас прошу». Чуть ли не дурой назвал. Все бабы, типа, дуры, а ты, Ксю, еще и блондинка, так что лапки свои от ценного-хрупкого убери, не мацай. Хам. И главное, пухлик за нее не заступился. Мало ли что он разговора этого не слышал, все равно должен был!..
В общем, после такого наезда Ксю просто не могла не попробовать вникнуть в принцип работы усилителя. Чего там внутри такого, что она не видела? Так Ксю думала поначалу, а потом, когда вскрыть короб не сумела, засомневалась – а может, и правда внутри чудо нанотехнологий, последняя разработка военных-в-халатах накануне Псидемии, прорыв в науке сразу по всем фронтам, включая аграрный сектор и космонавтику?!
Ксю заерзала на высоком, неудобном стуле. Усилитель громоздился перед ней. Питание она включила минут десять назад, и потому неприступный прибор мерно гудел. Ксю посмотрела на часы, оставленные профессором, и немножечко, самую малость, начала нервничать. Да и как тут усидеть спокойно, когда на улицах Москвы идут бои между людьми и зомбаками? Ленинградская армия таки прорвалась в острог. Москвичи – и стар и млад, без разницы, какого пола, расы и вероисповедания – сражались с поганью яростно, бескомпромиссно. Какие договоренности могут быть между ними и бессловесными тварями?
Шамардинцы внизу пока что держались. Грохотали выстрелы, то и дело слышались взрывы. Ксю опять заерзала на стуле. Внизу ведь гибнут товарищи по оружию, а ты не можешь им помочь. И какая разница, что Ксю разуверилась в том, что Москву еще можно спасти. Это Гурбану и прочим, в вертолете упорхнувшим, может казаться, что тут все в порядке. Умчались – и рады. А тут не сахар. Тут армагедец, а то и вообще апокалипсец. Причем всем и сразу. И бедную Ксю оставили на растерзание…
Она улыбнулась. Кокетничать перед собой – не очень-то забавно. Все кавалеры внизу, даже Шамардин куда-то умотал по делам.
Перестрелка стала интенсивнее. Ксю обладала почти что музыкальным слухом. Судя по звукам, бойцов, ведущих огонь, значительно добавилось. Подошло московское подкрепление? Или ведомые командиром зомбаки дружно навалились? Ксю сползла с неудобного стула, которому место в баре Натали, под набитой опилками головой зомбокабанчика, но никак не в лаборатории, где вершится судьба целого острога, если вообще не всего человечества.
И зомбаки, и эсбэошники-шамардинцы были вооружены «калашами», и потому Ксю не могла определить, не покидая боевого поста у прибора, что же внизу происходит, кто кого. А у нее приказ – не удаляться ни на шаг от усилителя. В прямом смысле. Профессор ей даже «утку» принес и оставил воды в пластиковой бутылке да пару жестянок с говяжьей тушенкой. А вот консервного ножа не оставил. Поэтому Ксю забила на приказ. Где она, «варяг», а где «утка»?! Не смешите бедную девушку!
Последний скальпель Ксю приберегла для жестянок, переборов-таки соблазн и его сломать о корпус усилителя. В конце концов, друзья на нее надеются – умереть от голодной смерти нельзя ни в коем случае. Пухлик не перенесет такой потери… Он далеко, и ему ничуть не легче – хотя бы потому, что в дальнюю дорогу никто не удосужился захватить покушать.
Выстрелы внизу стихли. Ксю замерла, затаила дыхание. Что-то тут не так. Ей бы пистолет с единственным патроном – если что, себе в висок. Ксю претила мысль о том, что ей подсадят слизня и она будет маршировать в колонне с управляемыми уродами плечом к плечу.
Ксю взяла скальпель со стола. Хоть и слабенькое, а оружие. Если что – по горлу чиркнуть. Шагнула к окну, хоть и велено не высовываться, не светиться ни при каких обстоятельствах. И все же бабское любопытство победило.
До окна оставалось метра три, когда стекло со звоном ввалилось в лабораторию. Решетку еще не поставили, да и вряд ли когда-нибудь…
Ксю вздрогнула, застыла на месте, обнаружив среди осколков наполовину черный, будто бы шипованный корпус светозвуковой гранаты.
Громкий взрыв и яркая вспышка оглушили бы, ослепили Ксю, не успей она отвернуться, зажать руками уши и хорошенько зажмуриться. И все же жахнуло и сверкнуло так, что в голове зазвенело, а в глазах взметнулись яркие шары, мешающие нормально видеть.
И тут в дверь постучали.
Ксю подняла с пола выроненный скальпель.
Нет, этого не может быть. Какой еще стук в дверь? Всему виной граната, это из-за нее со слухом что-то не то. Никто, кроме «варягов», Шамардина и его бойцов не знает, где она и зачем. Никто, кроме… А ведь списочек знатоков изрядный… Обо всем этом успела подумать Ксю, отползая к столу с усилителем. Почему отползая? Да потому что дверь вышибло мощным ударом, в лабораторию ввалились двое из личной охраны советника Тихонова и принялись полоскать по сторонам из автоматов. С потолка сыпалась побелка, из стен выдирало штукатурку и куски кирпича. Ксю вжималась в пол, впервые жалея о пышности своих форм, вот бы сейчас стать плоской, как Петрушевич или хотя бы как камбала.
Ксю давно разучилась бояться. И сейчас не столько опасалась за себя, сколько терзалась тем, что подведет товарищей. Они там, в Питере, рискуют жизнью, веря, что их дорогая любимая Ксю сделает все как надо, а она…
Она метнула скальпель, не вставая с пола.
Метать заточенные железки ее учил покойный ныне Дрон, которого она недолюбливала, но уважала. У нее обнаружился талант к этому делу. Скальпель вошел стрелку в горло, брызнули рубиновые капли, орошая грудь. Он еще стрелял, не видя сгоряча убийцу и не понимая, что уже покойник. А потом рука его рефлекторно дернулась к горлу, но автомат он не выпустил, палец со спуска не убрал – хотел, наверное, спросить у напарника, что это торчит из-под кадыка и мешает вздохнуть. Иначе чего бы тогда он развернулся к нему и скосил его длинной очередью? Товарищ упал, задергался в агонии. И только потом уже рухнул на колени боец со скальпелем в горле. Автомат его замолчал – закончились патроны в магазине. Боец уронил «калаш» и двумя руками схватился за малюсенькую рукоятку, залитую алым, скользкую. Он выдернул из себя скальпель, кровь плеснула сильнее. Заметив Ксю, он открыл рот – вряд ли для комплимента ее неземной красоте – и забулькал, захлебываясь собственными эритроцитами. Затем он упал и замер – в отличие от своего товарища, который все еще был жив и очень хотел отправить Ксю к праотцам. Этот гаденыш перевернулся на живот, из которого текло, как из лейки, и всадил очередь чуть выше затылка Ксю, опять распластавшейся на полу. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. Глаза его закрылись, он уткнулся лицом в алую лужу, натекшую из-под него.
