В тюремном блоке выше наступила тьма. Сорик охрип и выдохся, ожидая, как вторичные системы включатся, но ничего не произошло.
Он схватил руками дверь камеры и начал тянуть ее. Если энергия полностью отключилась, тогда, скорее всего, магнитные замки тоже отключились.
Дверь отказывалась шевелиться. Он попытался снова, хрипя от напряжения, и, наконец-то, стальная дверь начала скользить назад. Сорик тянул, пока его окровавленные пальцы не смогли пролезть в щель и увеличить точку опоры.
Он открыл дверь и, пошатываясь, вышел. В тюремном блоке было темно. Идя наощупь и спотыкаясь, он вышел наружу. Главные ворота тюремного блока были открыты.
Снаружи, главная дорога улья была темна и пуста. Он чувствовал отдаленный грохот внизу. Воздух был затхлым и в нем чувствовался дым. Не смотря на большие вентиляторы на дороге, он мог слышать шум, эхом поднимавшийся по широкой структуре улья.
Звуки резни и разрушения, звуки смерти.
Сорик похромал по пустой дороге в поисках лестницы.
Прибытие Магистра на Великий Перекресток, широкое публичное место на девяностом уровне Старого Улья, было объявлено сталк-танками, которые поднялись, по трем большим каменным лестницам, которые восходили от транзитных терминалов и декоративных садов внизу. Размеры этих лестниц был такими, что пять или шесть военных машин в ряд могли подняться по ней, со Свитой и солдатами Кровавого Пакта за собой, стреляющими по Имперцам, окопавшимся за богато украшенными базальтовыми ограждениями перекрестка. Широкое пространство было глубиной в три уровня улья, и огромная люстра, которая свисала с куполовидной крыши, была темна с тех пор, как энергия отключилась. Огромные окна, тридцати метров в высоту, были напротив лестниц, и перекресток сквозь них освещался светом от горящего снаружи города.
Майор Удол, теперь уже старший офицер планетарных сил, собрал последнюю бронированную технику на перекрестке, и их пушки встретили сталк-танки, как только они поднялись по ступеням. Взрывы снарядов расцветали над мостовой, швыряя каменные плиты и людей в воздух. Импульсные лазеры лучами пронзали адский мрак, врезаясь в здания, обрамляющие перекресток, и разбивая огромные обсидиановые скульптуры, которые свисали с крыши. Стеклянные изображения аквилы и других Имперских гербов падали вниз в лавине стеклянных осколков, разлетаясь на части, как падающий лед.
Войска Магистра потоком устремились на перекресток.
Гаунт собрал половину Танитского полка и остатки отрядов Люго позади бронетехники для этого последнего боя. Все оставшиеся войска заняли другие уровни, встречая другие наступления, но это, знал Гаунт, было ключевым.
Она ему так сказала. Она чувствовала ярость приближающегося Иннокенти.
Бронетехника Удола медленно откатывалась назад по мостовой, перемалывая большие куски разбитого стекла и черепицу, когда она падала. Они понесли тяжелые потери, но ни один сталк-танк не отошел более, чем на двадцать метров от ступеней. Спокойное отступление Удола было преднамеренным, чтобы заманить хорошую часть пехоты врага на перекресток, где не было укрытий.
— Именем Императора... сейчас! — просигнализировал Гаунт, и его пехота появилась со всех сторон огромного публичного пространства, стреляя на ходу. Первые пятнадцать секунд были стремительной резней. Перекресток осветился так же, как днем, от разрядов лазерного оружия. Сотни солдат Кровавого Пакта и Свиты были срезаны на землю или разорваны на части. Затем архивраг собрался, и перестрелка стала серьезной. Тем не менее, Имперцы наказывали их.
— Держать позиции! Держать укрытия! — приказал Гаунт. У его людей было абсолютное преимущество за счет зданий по обе стороны мостовой, а у, все еще, приближающегося врага не было ничего, кроме открытого пространства.
Гаунт увидел проблеск света наверху ступеней. Сверхъестественный зловещий свет, потрескивающий, как молния. С ужасом он осознал, что Беати и отряды Люго вышли из укрытия и атаковали перекресток. Вокруг самой Беати был ореол зеленого огня.
В одиночку, несмотря на великую силу, наполняющую ее, она умрет.
— Призраки Танита! — прокричал он, поднимая свой меч. — В атаку! — Только на Балгауте, в той адской войне, Гаунт бросался в сражение такого большого масштаба.
Как несущиеся моря, волны солдат вклинились одна в другую, стреляя и пронзая. Огнеметы ревели.
Сила столкновения заставила древний перекресток содрогаться. Гаунт бежал вместе со своими людьми, лазпистолет вздрагивал в его левой руке, силовой меч косил врагов в правой. За секунды в него попали дважды, скользящими выстрелами в тело, и он получил полдюжины порезов. Меч Иеронимо Сондара прорывался сквозь ветеранов Кровавого Пакта, которые делали выпады к нему примкнутыми штыками, и вскрывал элитных солдат Магистра в темно-синей броне, диких животных в выпуклых насекомоподобных очках.
Он пытался найти Святую. Его лицо было мокрым от крови, а его дыхание было тошнотворным.
Грохот вокруг него был таким сильным, что он глохнул. Каждую секунду, каждую часть секунды, он ударял и двигался, уклонялся, пронзал, пойманный в сердце рукопашной схватки такой яростной, что она казалась эхом варварских войн прошлого.
Он на мгновение увидел Роуна и Каффрана, стреляющих во врага, пока бежали вперед. Фейгора, стоящего на колене возле павшего Призрака, и стреляющего в автоматическом режиме. Варла, Крийд, Обела, Домора, Мерина, их людей вокруг них, когда они атаковали вражескую толпу. Он видел, как Даур застрелил офицера Кровавого Пакта в голову. Он видел Бростина, поливающего огнем уменьшающийся отряд солдат Свиты. Он видел серебряные клинки, и кровь, и мужество.
Он видел, как люди, которых он знал почти семь лет, сражались и умирали.
Мужчины и женщины с Вергхаста, все настоящие Призраки, стойкие и храбрые.
Мужчины с Танита, самые непоколебимые войны, каких он когда-либо знал, которые, несомненно, заслужили жить вечно.
Гаунт знал, что война была переменчивой, и нечасто воину доводилось выбирать место своей смерти. Но это место, этого было достаточно. Такое хорошее, такое достойное, такое почетное, как и любое, которое он бы выбрал.
Свет дьявольского сияния был рядом с ним, и он прорывался сквозь смыкающиеся ряды солдат Свиты, чтобы добраться до него. Он потерял пистолет. Оставалось только заряженное лезвие его меча. Лаз-заряд чиркнул по его щеке, но он проигнорировал пылающую боль и снял голову члену Свиты, прыгнув вперед к молниям.
Окруженный грудой мертвых, Иннокенти стоял перед ним. Магистр, более мерзкий и ужасный, чем когда-либо Гаунт мог представить, скрестил меч с мечом Беати.
Каждый удар, каждый выпад, которыми они обменивались, грохотали, как гром. Летели искры. Ударные волны от встречающихся клинков сбивали людей вокруг них – как друзей, так и врагов – с ног. Омерзительное свечение скручивалось и увядало вокруг Магистра. Холодный зеленый огонь, в виде великого орла с распростертыми крыльями, освещал Святую.
Гаунт рванул вперед, его сапоги скользили на мокром от крови камне.
К нему прыгнул демон, блокируя его путь. Зверь был огромным. Он был заключен в черно-синюю броню Свиты, но голова его была непокрыта, розовая плоть была горестно помечена ритуальными шрамами. Его рот и нос были спрятаны позади аугметической решетки, а его глаза были желтыми светящими щелками. Он орудовал жутким мечом из зазубренной кости, который рос из его правого кулака. Плоть на кулаке была содрана назад, открывая серые кости пальцев, которые срослись в длинный клинок. Он замахнулся на Гаунта.
Кровь спасла его. Он поскользнулся и упал. Костяное лезвие просвистело над его головой, и Гаунт откатился до того, как оно могло резануть еще. Он рывком поднялся на ноги и отбил меч демона, когда он устремился к нему, и затем сделал резкий колющий выпад, который зверь отвел в сторону.
Они кружились в середине окружающей бойни, обмениваясь ударами со всей силы. Гаунт больше не мог видеть Беати.
Только зеленоватый свет в воздухе подтверждал, что она все еще жива. Отчаянно, Гаунт сделал выпад, но демон отбил удар в сторону, контратакуя ударом, который отвел силовой меч Гаунта вниз.
