лисом, не знающим о приличиях, и вторгался в мое личное пространство без зазрений совести, без задней мысли. – Силу. Смелость. Грусть, много грусти. Вижу Соль, которая редко улыбается. Хотел бы, чтобы она улыбалась чаще.
Мои щеки залились румянцем от его слов. Смешанные чувства переполнили меня, и я поняла, что он видит во мне нечто большее, чем я могла предположить.
– Ты… видишь так много, – проговорила я, стараясь припомнить как дышать. Мой взгляд сам собой уткнулся в пиалу с чаем.
Джуро прикоснулся к моей щеке, заправил прядку за мое ухо. Я улыбнулась.
– Вот. Да. Вот о чем говорю, – он прикоснулся к приподнятому уголку моего рта пальцами, и от этого грудь поднялась в глубоком вдохе.
Мое тело наполнило тепло, и это тепло очень хотело, чтобы на месте пальцев оказались его губы. Все плохое, что со мной случилось, все переживания тускнели перед этим желанием. Я подняла ресницы и поняла, что он смотрит на свои пальцы. На мои губы. Барабан в груди зазвучал так громко, что все шорохи, шелесты, шепоты стихли в ночи.
– Вижу много, но хочу еще больше, – прошептал он, и его голос звучал с хрипотцой, от которой меня всю обсыпало мурашками. – Это убивает. Я не должен…
– Почему?..
– Моя очередь задавать вопрос.
Он отстранился и убрал ладонь. Ну как так… Уже второй, если не третий раз он сбегает от близости в последний момент! Я с шипением втянула воздух сквозь зубы и выгнула брови.
Джуро спросил:
– Ты когда-нибудь боялась любви?
Его вопрос зазвучал так тихо, что я едва расслышала слова. В тот момент, словно остановившись вне времени, мы оба просто смотрели друг на друга. Взгляд Джуро был наполнен чем-то глубоким, неведомым, и я поняла, что его слова несут в себе не только любопытство.
– Боялась, – ответила я. – Я была влюблена в ханъё… мне так казалось, хотя сейчас я понимаю, что обманывала себя.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не думаю, что любила его на самом деле. Мне хотелось этого больше, чем чувствовалось на самом деле, – я виновато склонила голову, впервые говоря об этом вслух. – В нашем мире люди, особенно знатные, как я, живут по законам. А мне ужасно не хотелось следовать им! А потом появился Син… потом его убили. Это подкосило меня. А еще любила свою маму, но она умерла. Я любила своего отца, но Хэджайм лишил меня его. Все, что я знаю о любви, – она оставляет после себя… – я замолчала, не совсем зная, как описать то, что чувствовала после потерь. Я закончила невпопад: – Мне страшно.
– Страшно, – эхом повторил лис, повернувшись в профиль. Он смотрел на затихающее пламя в очаге. – Страшно, да. Знаешь. Ёкаи любят раз за всю жизнь. Один раз и навсегда. А люди быстро умирают.
И в тот момент я все поняла. В груди стало пусто и холодно. Белые траурные одежды Джуро, его грустный взгляд, все это встало на свои места.
Если ёкаи любят лишь раз и Джуро говорит об этом, значит ли, что его сердце уже занято?
Уже разбито и наполнено горечью потери?
– Ты тоже… потерял кого-то.
Он кивнул.
– Поэтому я не могу. Я хочу, но не могу. Это не страх. Или он? Не знаю.
Хоть я и понимала его, а он меня, что-то в этом признании ранило меня до крови. Мое лицо скривилось, и я спрятала его за поднятой пиалой, хотя та уже опустела. Я ревную? Неужели все-таки это произошло, и я успела в него влюбиться?
Серьезно, Соль? Ты влюбилась в древнее всемогущее существо, которое ест человечину и превращается в ездового лиса. Неужели ты правда думала, что он может прожить вечность и никогда ни к кому не испытать чувств? Не целовать кого-то. Не улыбаться с кем-то.
Ох, как же мне стало паршиво.
– Если она была человеком, – сквозь силу проговорила я, – то после смерти ее душа отправилась в Океан на перерождение. Если боги будут милостивы, ты еще встретишь ее.
Он повернулся ко мне, дернул ушами, нахмурился. Кажется, эта простая мысль не приходила в его голову. Я постаралась изобразить мягкую, поддерживающую улыбку, ведь, несмотря на все, Джуро был хорошим. Он правда заслужил счастья… с тем, кого любит. Но как же я злилась на него за то, что он не смог дождаться меня! Он смотрел на меня, и в одно мгновение я возненавидела эти красивые глаза, в которых появилась робкая радость и надежда.
– Встретить ее, – повторил он, – после стольких веков… Думаешь, это возможно?
– Все возможно, Джуро, – вздохнула я. – Может быть, встреча вновь произойдет в каком-то другом облике, в другом времени…
И зачем я дала ему эту надежду? Он взял мои руки в ладони и благодарно сжал их.
– Спасибо, мудрая Соль. Голос у тебя грустный. Устала?
– Устала, – покорно кивнула я. Мы допили чай, и вскоре Джуро ушел. Ямауба вернулась уже глубокой ночью.
«Устала? Ты же обещала себе больше не обманывать? А-та-та, глупышка-Соль. Маленькая врунишка».
Заткнись, а? И без тебя тошно.
Утром мы с Каори пошли на охоту и вместе загнали упитанного кабанчика. Добыча обещала вкусный ужин, и я чувствовала себя полезной. Кроме того, весь этот бег, все это напряжение хорошо помогало прочистить голову. Вот бы была какая-то щетка, вроде тех, которыми вымывают бамбуковый дымоход, но для сердца.
Каори по-прежнему подсказывала мне, как улучшить свои навыки охоты, и я благодарно принимала каждый ее совет. Самым сложным оказалось не убить кабана, и даже не выследить его, бешеного, раненного, а дотащить до деревни. Если бы не веселая болтовня Каори, что всячески хвалила меня и называла отважной охотницей, я бы шла сильно дольше, но за беседой путь хотя и был тяжелым, но прошел незаметно.
Когда мы приблизились к деревне, дорогу нам преградил Аки. Значит ханъё вернулись в деревню? Хорошо. Получается, Джуро и ямауба тоже уверены, что им ничего не угрожает.
Но я не в шутку напугалась, встретив Аки. Стараясь не показывать это, я немного поклонилась ему.
– Доброе утро, Аки, – приветствовала его Каори, я последовала ее примеру, но мой взгляд уклонился в сторону, чтобы избежать встречи с его глазами.
– Доброе утро, – бросил Аки в ответ, и голос его резал, как нож. Ханъё оглядел нашу добычу.
– И как прошла ваша охота, «Ши-ро»?
Он произнес мое старое имя с насмешкой. Каори заметила напряжение и решила вмешаться.
– Не так уж и плохо, не правда ли, Соль? В следующий раз мы можем взять тебя с
