Ознакомительная версия.
Командиром их группы был Джим Ферро, низкорослый, сухощавый, жилистый боец, с нервно подёргивающейся левой бровью. За глаза в бригаде Джима звали Гадёныш – Ферро накоротке мог говорить с любым штабистом, не боясь получить взыскание. Ему завидовали за его живучесть и ненавидели за прямоту, открыто говоря об этом или плюя вслед, а он разбивал носы, невзирая на рост и комплекцию. Из всех диверсионных команд лишь команда Джима за всю службу не потеряла ни одного бойца. А потом, когда им придали ещё и Молчуна, когда многие из завистников не вернулись из своих вылазок, Ферро стали звать Везучий Гадёныш, но друзья по команде звали его Удачей. Джим и вправду приносил удачу, порой он по наитию выводил команду на объект или из окружения. И мало кто понимал, что Джим Ферро был сенситивом, человеком, порой предугадывающим события.
И он, Ронвальд Олива, механик, техник, мнемоник. Штатный «отмычка». И имя, и фамилию ему дали в приюте, потому как своё он не мог и вспомнить и выговорить после всех ужасов, которых он насмотрелся, говорить с людьми маленькому мальчику не хотелось. Какой-то смышлёный работник приюта и дал ему это имя – Ронвальд Олива. Рон Молчун. Ронни Немой. А потом его отправили в кадетский корпус для сирот, где стали понемногу приучать к военной жизни, стали готовить послушного бойца. Затем была имплантация, первые пробные диверсионные акции в составе таких же, как и он сам. И распределение.
В группе его сразу же прозвали Молчуном. Но беззлобно, по-дружески. Здесь он нашёл свою семью, своих братьев и теперь не представлял себе, если кто-то из них уйдёт, навсегда.
Когда его схватили и упекли в гарнизонную тюрьму и мурыжили допросами, подозревая в предательстве, Молчун почувствовал тоску. Точно такое же чувство было, когда он осознал, что родителей больше нет, что он остался в этом огромном мире один.
Его допрашивали, подозревая в предательстве и намеренном уничтожении группы, уже было ясно, что живым не выпустят. Он бежал, но его поймали. Но в один прекрасный момент дверь в камеру открылась, в проёме стоял Джим Ферро.
– Давай, Рон, собирайся, мы пришли за тобой, брат!
Их звали «Семь Гномов». Они действительно были как братья, готовы были стоять друг за друга насмерть. И своих ни в бою, ни в миру не бросали.
А потом они расстались. Преданные своими же, больше никто не захотел воевать. А Молчун с Уиллом Хайенке отправились на Лигею, по некоторым догадкам, по обрывочным данным, здесь назревал новый заговор «Коричневой плесени». Отставной генерал Бородин, едва ли не единственный честный вояка, которого спровадили на пенсию, предоставил им некоторые данные, обещал помочь.
С Доком они застряли здесь на долгие шесть лет, и вот теперь, когда Молчун подошёл к своей разгадке, когда он уже практически вычислил местонахождение доктора, который имплантировал его и Веронику, когда он нашёл подтверждения тому, что полковник Ингерман, штабист, сдававший своих бойцов пачками, находится здесь, они столкнулись с загадочными союзниками. Да и союзники ли это?
А ведь и здесь Молчун не оказался бы, если бы не просьба отставного генерала, который тоже попал в опалу в связи с якобы гибелью группы Ферро. Это ведь Бородин попросил Молчуна найти профессора. Найти и уничтожить. По словам генерала, профессор был предателем, стакнувшимся с «Коричневой плесенью», и по его вине погибли другие группы, где работали «отмычки», парни, которых имплантировали вместе с Молчуном.
На тот момент Молчуну заняться было абсолютно нечем, и в роли фермера или простого рабочего он себя не представлял, потому согласился легко, предложив составить компанию Вилли. Тот тоже недолго думал. Остальные отказались наотрез, но как только Молчун попросил о помощи, они прибыли без раздумий.
А ещё Молчун понял, что его развели как кутёнка, подложив вместо мяса тряпку, напитанную кровью. За ним следили с самого начала, его вели как новичка. И только неумело организованная операция по внедрению Вероники позволила ему узнать правду. Но он до сих пор не был уверен, что его не «пасут».
Вопросы вставали один за другим, а ответов у Молчуна на них не было. Прокрутив в голове последние события, знакомство Вилли с легионером, своё знакомство с ним же, неожиданная помощь, информация, внезапно пришедшая на терминал по каналу, который он установил в полицейском управлении. Информация, которая никак не могла быть в ведении полиции.
Там, в поле, в бою, было всё намного проще и понятнее. Вот сеть, вот ты. Снимешь сеть – жив, и твои друзья живы, идут дальше, выполняя каждый свою задачу и общее дело. А здесь слишком много переменных, он начинает путаться в них.
Молчун поворочался, устраиваясь удобнее, не спалось. Он вызвал в памяти лицо Лизы Островской, женщины с Мусорного. Вместе с её лицом сопроцессор поднял из памяти изображение Энди – мальчугана, сына Лизы.
С этим он понемногу провалился в лёгкую дрёму, перешедшую в сон. До утра оставалось чуть меньше четырёх часов, и никто не знал, что принесёт следующий день.
Уильям Хайенке проснулся от запаха свежесваренного кофе. Кофейный дух был настолько сильным, что бывший эксперт поспешил в ванную умываться, не желая пропустить завтрак.
На кухне хозяйничал Молчун, ловко доставая из тостера поджаренные ломтики белого хлеба и складывая на плетёнку. Едва Уилл появился на кухне, Молчун поставил перед ним большую чашку и налил кофе.
– Ты чего такой? – прищурившись, спросил Хайенке.
– Какой, такой? – легкая улыбка блуждала на губах механика.
– Довольный. Вчера, мне помнится, ты весь на нервах был, а сегодня вон, весь светишься. Ты похож на кота, который вылакал сметану у хозяйки.
– Мне приснился сон, странный такой, но красочный, реалистичный. Знаешь, последний раз мне снились такие хорошие сны в детстве. Да и вообще…
– А что приснилось-то? – Хайенке намазывал на тост джем.
– Да не поверишь! – Молчун усмехнулся. – Представляешь, мне приснилось, что я писатель.
– М-м-м! Писатель! И?
– И я пишу роман.
– О чём хоть?
– Хм, – Молчун налил себе кофе, подсел к столу, взял тост, подвинул ближе розетку с джемом. – Короче, снится мне, что я пишу роман. Вроде как по воспоминаниям, своим же. Про нас, про всех. Про Джима, про тебя, про Федю, про всех ребят, которых мы знали, с которыми вместе воевали. Вроде как мемуары, понимаешь?
Повисла тишина, друзья уплетали тосты, запивая кофе.
– Ну, а дальше-то чего? – Хайенке вытер руки бумажной салфеткой и жестом показал, чтобы Молчун подлил кофе.
– А что дальше? Написал, вроде как, отослал куда-то.
– И?
– И я проснулся, – Молчун вздохнул. – Пошёл завтрак готовить, кофе вон сварил.
Ознакомительная версия.
