донесение. Его анонимно прислали в Канцелярию по почте. Я тогда проверил, что жреческая бумага в письме настоящая, как и клятвенная печать. Кто-то написал донос, поклялся на нём и потом отправил нам. К тому же, доклад содержал информацию о студенте Академии... о тебе... поэтому я сразу сообщил своему начальнику, а он сообщил Орлову.
— То есть Канцелярия и Орлов не знали, кто написал донос?
— Нет. Он был анонимный. В тот вечер Орлов взял с собой только первое письмо.
Меня пробрал мороз.
— А сколько всего было доносов?
— Семь. Они поступали в течение последних трёх недель, и я сразу передавал их начальнику, а тот — Орлову.
Семь! Семь доносов! Мой мозг не хотел даже допускать мысли о том, что все семь студентов предали меня. Мичи, Джанко, Мидори... нет.
— Письма были написаны одним человеком? Или разными?
— Одним. Точно одним. Стиль везде одинаковый, почерк — тоже. Аноним будто вспоминал детали и добавлял их в следующие письма, чтобы ещё больше на тебя наговорить и убедить в том, что ты опасен.
Я медленно выдохнул, успокаивая нервы.
— Процитируй мне первый отчёт. Лёва говорил, что у тебя уникальная память.
— Х-хорошо... сейчас... — Игнат перевёл дыхание и начал произносить текст.
Я слушал его с закрытыми глазами, а перед моим внутренним взором невольно возникала картина: как зеленеет бумага, и строчки на ней наполняются сиянием, обнажая правду, которую я так долго ждал.
«Впервые мне довелось увидеть его, когда он неожиданно появился в нашем лечебном озере. Все подумали, что это учебный манекен для Целителей. Но оказалось, что это человек.
И он нарушил течение нашей тихой провинциальной жизни так беспардонно, что, боюсь, Ютака ещё долго не придёт в себя. Возможно, уже никогда...».
Услышав эти слова, я зажмурился до боли.
Мидори... чёрт возьми...
Это точно не Мичи, он бы никогда так витиевато не написал. Да и Горо с Хамадой — тоже. Этот текст создала девушка, хоть ни одно слово пока не выдавало пола автора.
А Игнат продолжал:
«Он показался мне опасным, до мурашек.
Его будто призвали из Сидховой бездны, чтобы разрушить наш мир. Но потом все посчитали, что он варвар без Знамения. Только они ошиблись. Он смог убить чароита на глазах сотен людей и сразу стал желанным для тех, кто ценит могущество. Его взял под своё крыло Рио Маямото, но такие, как Оками-кин, не терпят ограничений...».
Я слушал, и холод проносился по спине.
Оками-кин...
В доносе говорилось о том, что неизвестно, как Маямото смог заставить меня служить. Рассказывалось ещё много чего — того, что могло быть известно любому, кто жил в Ютаке. Мои тренировки, мои полёты на верхолёте, мои разговоры с Лидией Зерновой, мои отношения с учителем Галеем, учителем Ма и главой Духовного Дома Янамара, Оракулом Тарэта.
Но когда Игнат перевёл дух и приступил к следующей части письма, то мороз с новой силой пронёсся по телу. Я не мог поверить ушам.
«В тот день он должен был покрасить статуи во дворе школы.
Он не сразу заметил, что я за ним наблюдаю. Вот только статуи он не красил. Он срисовывал с них соляные знаки в свою тетрадь, которую всегда носил с собой. Был очень увлечён, и впервые меня посетила мысль, что он не просто талантлив, но и притягателен в своей серьёзности.
Он всё чертил знаки, переходя от одной статуи к другой.
А мои глаза всё смотрели на него, смотрели и смотрели, пока дыхание не перехватило, и не вырвалось то нелепое: «Сделать тебе массаж?..».
Я схватился за потный лоб.
Это писала не Мидори.
Это была Джанко.
***
Я прислонился плечом к стене.
Сколько раз я представлял себе, что разоблачаю одного из своих друзей, но итог всё равно оказался ошеломляющим, будто из-под ног ушла земля.
Джанко.
Почему она сделала это?..
Ведь получается, что она влюбилась ещё до того, как на неё подействовала целительская привязанность. Как можно любить человека и писать на него донос?
А ведь я хотел предложить ей встречаться, чтобы она была ближе, чтобы её не мучила привязанность. Собирался сделать это уже завтра, но теперь... что теперь?..
Игнат всё говорил и говорил.
В доносе было описано многое, даже то, как Джанко и я залезли вместе в лечебное озеро, как мы целовались в воде, и как девушка впервые ощутила возбуждение. Как она помогала мне высвободить психодух, как лечила мне колено в комнате у Мичи Хегевары, и как нас застукал Галей.
Мне казалось, что я бессовестно залез в её личный дневник.
Даже ощутил чувство неловкости, но сразу отмёл его: мне нужно было понять мотивы доносчика.
Джанко описывала свои чувства и метания, свою ненависть к Мидори, ведь она искренне считала, что мы с ней тайно встречаемся. Джанко терзалась своей влюблённостью и ненавидела себя за это. Она пыталась с ней бороться, но делала себе ещё больнее.
Все эти потоки чувств были обрушены на листок бумаги. Но зачем? Какой смысл писать это в доносе? Для Орлова любовные переживания какой-то девчонки не играют роли.
А потом я услышал:
«Я была готова отдать жизнь, чтобы исцелить его в Котлованах. Я не просто любила его, но и знала: если не выживет он — не выживет никто.
Он был нашим спасителем.
Он использовал не только свой психодух, но и неведомую силу, заключённую в его тетради. Ни одному магу не покорялись соляные знаки с такой лёгкостью, а ему покорялись. Он рисовал их прямо в воздухе, как Мастер Материй, а применял, как маг, открывший в себе древнюю силу.
И тот странный свиток, который он достал из кармана мёртвого стюарда.
Я увидела это случайно, когда лежала раненой после схватки с ниудом в салоне верхолёта. Мидори была занята моей раной, но я заметила, что Оками обшаривает труп, забирает у него золотое кольцо и свиток. Не знаю, что именно там было, но это его сильно заинтересовало. Это было что-то важное для него, очень важное...».
— Джанко, чёрт... что ты наделала?.. — прошептал я себе под нос.
Благодаря её словам Орлов так сильно заинтересовался моим атласом и его «древней силой». И картой, конечно.
Только насчёт карты стюарда был интересный момент. Джанко назвала её «свитком». Она не знала,
