— Послушай, я могу выдернуть нужного человека только часа через три.
Теперь у Ханзера включено видео, и я могу видеть его всклокоченную черноволосость. На его лбу повисли капли пота. Кажется, ему пришлось постараться. Из динамика доносится квакающая музыка, лицо Рамаля освещается вспышками красного и синего, иногда по нему проскакивают черточки лазеров. Он или на дискотеке, или в каком-то клубе для низкоуровневой богемы.
— А быстрее?
— Быстрее никак, — он морщится. — Специалист, который тебе нужен, сейчас не сумеет ничего сделать. Он даже говорить сейчас не может. Эти — выразительное движение губами, словно Ханзер собирался сплюнуть, — ни о чем не думают. Была бы моя воля, я не тащил бы тебе такие отбросы.
После операции с девочкой, отправкой ее в Индию и подсчетом затраченных для этой операции средств Рамаль стал относиться ко мне с большим пиететом.
— Мне нужны как раз отбросы, в этой сфере именно отбросы разбираются больше всего.
— О да, — сморщился Рамаль, — этот среди отбросов самый разбирающийся.
— А что с ним не так? Пьян? Накурился?
— Не могу сказать точно, — Ханзер покосился куда-то в сторону. — Возможно, что и то и другое. В любом случае, он старался и делал это до состояния полной неподвижности.
— Тогда он и к утру не очнется.
— Очнется. С минуты на минуту должны подойти мои ребята, мы его унесем и поможем ему прийти в себя. Я сообщу, когда мы будем близко к тебе. Может быть, немного задержимся, но ненадолго.
— Хорошо.
Рамаль кивнул и отключился.
Этот разговор проходил три с половиной часа назад. Ханзер, видимо, задерживался. На город опустились вечерние сумерки, Париж зажег все свои фонари, спасаясь от подступающей темноты. Я не стала зажигать огня в комнате, тем более что из окна проникало достаточно света. Погода к вечеру заметно испортилась, небо потяжелело, затянулось дымкой и низкими тучами. Городской свет, отражаясь от поверхности облаков, возвращался назад к улицам, от которых недавно убежал.
Из Парижа надо было уезжать. И куда-нибудь подальше. Конечно, с одной стороны, проблем с законом у меня быть не должно, мое оружие зарегистрировано, пустила я его в ход в допустимой обстановке, защищая собственную жизнь. Пойди разбери, кто там первый начал стрелять! А тот факт, что я покинула место происшествия, тоже вполне объясним. Да и трупы, скорее всего, испарились вместе с нападавшими.
Но это всего лишь мои рассуждения. А если игра шла по-крупному, то вполне можно допустить, что на мои поиски отрядят и местную полицию. Все может быть.
Значит минимум —.обычная поисковая партия наемников. Максимум — те же, плюс полиция.
Достав из кобуры пистолет, я осмотрела его. Когда нечего делать, лучше задуматься о собственной безопасности.
Из спальни Али доносились негромкие голоса и едва слышная музыка. Кажется, там танцевали, и я даже знала кто. Али вкушал свой десерт…
В полутьме комнаты, на белой ткани, черный пистолет выглядел, как выжженное отверстие…
Ритмичные “скрип-скрип”. Пока в тишине.
Я отжала защелку назад до отказа и вытащила магазин.
Та, что за стеной, всхлипнула и застонала. Словно в ответ, он зарычал…
Щелк. Пустой патронник глянул в темноту моей комнаты. Щелк. Назад.
Скрип-скрип. Скрип-скрип. Несколько слов по-арабски. Что-то изменилось за стеной, в стоны добавился новый звук. Более низкий женский голос ахнул, звонкий голосок зазвенел смехом.
Я оттянула спусковую скобу вниз, чуть перекосила влево и нажала до упора. Придерживая скобу указательным пальцем, отвела затвор назад, чуть приподняла его. Пружина толкнула сталь вперед, и затвор остался в моей руке.
Теперь за стеной стонали уже две женщины. Им вторило глухое рычание мужчины. Жены медленно, но верно будили в своем муже зверя, самца. Где-то там, за тонкой перегородкой сплетались смуглые тела, горел темный огонь.
С легким стуком спусковая скоба встала на место.
Снова арабский. Снова скрип. Стоны.
Пружина, вращаясь, не торопясь, поползла со ствола
Скрип-скрип-скрип… Я ощутила кожей, как незримо вспыхнуло и загорелось в соседней спальне! Младшая жена Али уже не стонала, она вскрикивала в голос, отдаваясь целиком и полностью, взрывоопасно, как умеют отдаваться только восточные женщины, впиваясь ногтями в кожу любимого человека, раздирая простыни, захлебываясь криком.
Капля масла. Мягкой тряпочкой вдоль ребристой стали. Почистить. Еще. Проверить, не попала ли грязь. От исправности этого механизма слишком много зависит…
Когда я начала надевать пружину на ствол, за стеной закричала уже другая женщина. Али коротко крикнул, словно его жизнь оборвалась в этот момент, когда я, с негромким щелчком, вставила на место магазин.
В квартире наступила тишина. Мне показалось, что я слышу, как в своей спальне дети Али Рашида чутко прислушиваются к происходящему и неровно дышат от непонимания, смешанного с предчувствием чего-то важного. Им хочется смеяться, но они не знают почему.
Даже город затих. Весь мир вокруг замер и я, боясь пошевелиться, ждала, что же будет… Такое было со мной только один раз, когда-то давно, еще в детстве.
За окном зашипело, вспенилось, ударило звонко и разудало! Пошел дождь. А вслед за ним мне по ушам ударил звонок.
Рамаль Ханзер стоял внизу, у подъезда, и четверо хмурых арабов в черном держали под локти человека с длинной, желтой бородой, тот висел на их руках лицом вниз, борода мокла в луже. На плече у Рамаля болталась увесистая сумка из коричневой армейской синтетики.
— Это лучший, — брезгливо сказал Рамаль, пнув под ребра желтобородого. — Животное. Я сделал все. Он даже начал разговаривать, но на ноги не встал.
— А почему сейчас молчит?
— Уснул. Если хочешь, я могу подогнать кого-то из наших. Уровнем пониже, может быть, но трезвых.
— Корпоративных?
Ханзер кивнул.
— Нет, Рамаль, мне нужен этот. Мне нужен внеклассовый, фанатик, борец за идею. Такие на корпорации не работают. Такие плавают у самого дна и питаются отбросами.
Рамаль понимающе кивнул.
— Значит, — еще один пинок под ребра, — это то, что тебе нужно. Не знаю, как там насчет плавать, но отбросы жрет, это точно.
— Оборудование его при нем?
— При мне, — уточнил Ханзер, развязал стягивающие тесемки мешка и выложил на пол плоскую коробочку мобильной станции, кажется, военной, провода и еще что-то, перемотанное изоляционной лентой до состояния неузнаваемости. — Пока он еще мог говорить, он сказал, что нужно взять. Мы на всякий случай весь его скарб в мешок покидали. И еще я подумал, что тебе пригодится.
Рамаль вытянул из мешка легкий “штейр”, выпущенный в гражданский оборот пять лет назад.
