– Плесень, психотропные миазмы местных болот, которые подавляли волю обычных людей, но обеспечивали господство тех, кто хоть как-то мог противостоять этой гадости.
– Ничего не поняла. Все ведь нормально было. Никто особых девиаций не замечал?
– Так случилось, что именно руководитель колонии и был устойчив к этой дряни. А он, в силу своего воспитания, менталитета, называй как хочешь, был человеком специфическим. Самоуверенный, но боящийся любой силы. Патологически боящийся. Да еще из провинции. С апломбом и амбициями. Ему выгоднее было держать в страхе всю колонию и чувствовать себя богом, чем заняться этими каннибалами.
– Болота уничтожили после твоего отъезда?
– Да, это случилось уже без меня.
С самого утра я отправился к Ларину. В голове вертелись заранее отрепетированные фразы. Впрочем, еще никогда такая репетиция не помогала. Все всегда происходило не по намеченному плану. Ларин встретил меня приветливо и сразу потащил в глубь своей лаборатории. Я помнил это, жутковатого вида, помещение. Управляемый доступ к порталу.
– Ты у нас давно не был! Вот смотри, у нас уже система полностью под компьютером, – взахлеб стал рассказывать Ларин. – Теперь все намного проще! Как только аналитики приходят к выводу о возможной бифуркации – вся информация сразу сбрасывается по сети на наш портал. К моменту, когда оперативник готов к заданию, портал уже начинает открывать вход на точку. Теперь ошибок нет!
– Хотя с тобой ошибок быть не могло, – задумчиво добавил Ларин.
– Это почему же? – встрепенулся я. – Я что, такой крутой?
– Ну... – вдруг смутился Ларин, – это я так. Считай образно выразился. Ты же наш ключевой агент. А ключ у нас один!
– Ладно, не буду задавать дурацких вопросов. Вот меня только одно мучает. Я почти не знаю, чем мои акции оканчивались. Это же в итоге фактическая история. Где бы посмотреть?
– Так купи краткую историю ВКП(б)! – сострил Ларин. – Да проще простого! Иди в свой аккаунт, там всегда есть ссылки на анализ последействия.
Что же, пороемся в собственном досье.
Унылое сопение Кондратьева в нашем общем офисе навевало какие-то смутные реминисценции о жизни Стамина. Но очень смутные. Да, ладно. Сопит, через плечо не заглядывает, и на том спасибо. Так что там с личным аккаунтом?
Да видел я этот аккаунт тысячу раз! Все те же малопонятные дефиниции задания. Время, миссия, лаконичное описание возможных бифуркаций. Какой-то идиот считает, что если использовать специальные термины и их сочетания, это будет выглядеть умно. «Девиация, с возможностью странного аттрактора в имперских влияниях с дальнейшим ослаблением связей панславянского монархизма. Верифицированная возможность лакун в литературных пандемических модификациях». Это по-нормальному – Бонапарт всем выпишет, Польша не будет под Россией и потом Пушкин не напишет «Онегина». Это я так думаю. И в таком духе. Что и как надо было делать, непонятно. Только короткая запись против графы «миссия» – «имплантация мотиваций проведена». Бред... Хотя, подождите, что там мне Кондратьев на листочке написал? Так, начнем по новой, войдем сначала по тому логину. А потом попросим опять данные на Фарбера...
Да... Как-то оно все не так выглядит... Совсем не так...
Акция – код: «Небо над головой»
Проблема: «Возможное угасание цивилизации в ситуации подавления мотиваций»
Цель: «Создание новой элиты на фоне интервенции мораидов»
Метод: «Полное погружение агента»
Исходное: 294456 werg 38466 lk dk276 729
И в таком духе...
Отличий в разных миссиях не много, в основном в графе «метод» – или полное погружение или предварительный инструктаж... Конечно, с Лариным на эту тему не побеседуешь... Кондратьева подставлять не хочется. Он же от души мне вход в систему подарил! Хотя вот еще странное – что за графа «исходное»? Она почему-то, начиная с девятого задания, вдруг пропадает...
– Слышь, Кондратьев, – прервал я сопение коллеги, – я тут свой файл глянул, там мне непонятная графа попалась. Написано – «исходное», а потом цифры и буковки всякие. Не знаешь, что такое?
– Ты бы, Фарбер, не мелькал моим пассвордом по сети, хвост прижмут, а я все отрицать буду! – сердито проворчал тот. – Это исходные данные для открытия временного канала. Ты же у Ларина видел железо его... Там пока кучу цифр не введешь, канал не откроется. А цифры считают аналитики. Не нам чета.
– А почему у меня это «исходное» исчезает, начиная с девятого задания?
– Вот только не надо прикидываться и делать вид, что все кругом идиоты! – Кондратьева вдруг очень возмутил этот вопрос. – Иди ты Фарбер на! Проверяй кого-нибудь другого! Пусть он тебе славу поет и в ножки кланяется.
Кондратьев резко встал и, хлопнув дверью, ушел куда то. Чего это он так?..
Что такое одиночество? Это сила или слабость человека? Я был бесконечно одинок, когда был Стамином. Несмотря на друзей, работу, заботы и радости. Это одиночество было моей силой. Мне было плевать на все и в первую очередь – на себя. Как идет – так и идет. Я, Фарбер, – практически одинок здесь. Нет у меня ни друзей, ни дела. Я уже давно понял, что моя аналитическая служба – просто времяпрепровождение. Нет вечерних гостей, нет споров о вечном и ему подобном. Все это похоже на солдатскую службу – кругом толпы народа, а ты один. Но я не один. Здесь – не один. И в этом моя слабость. И сила, уже совсем другая.
С Верой мы встречались вечером у зимней оранжереи. Как всегда, у входа были свалены лыжи, санки и другие приспособления для снежных развлечений. Вера, наверное, уже побывала там. Она раскраснелась, расстегнутое пальто было покрыто мертвыми снежинками. Ее вьющиеся волосы разметались по плечам и тоже блестели капельками бывшего снега.
– Ой! Там так смешно было! Мы с ребятами в снежки играли! Это из нашего отдела. Сегодня техники обильные снегопады устроили. Давай на лыжах пробежим! Я никогда не каталась на них.
Мороз, снег, раскрасневшиеся щеки превратили Веру в веселую студентку. Я, по-моему, такую ее и увидел впервые много лет назад.
Как давно я ее знаю.
Как мало я ее знал.
Хотя, себя я знаю, наверное, еще меньше, составляя узор из разрозненных кусков. Я – Стамин, все логично и скучно, я – Фарбер, все круто и нелогично. Да ладно...
Зимняя оранжерея. Какая игра словами. Ну, какие апельсины могут быть здесь, в царстве блестящего снега? Лыжня устремлялась прямо от порога, вглубь хвойного леса. Фонари выхватывали куски параллельных линий, проложенных неизвестно кем в этом снежном храме. Оранжерея была такая большая и так натурально выполнена, что иногда порождала ощущение, доступное только в настоящем лесу. Это ощущение неподвижности, почти искусственности окружающего тебя пространства. Реальность была настолько хороша, что напоминала декорации.
