Дима уже подошёл, поморщившись, воняло от твари хуже, чем если открыть холодильник на давно обесточенном кластере.
— Три штуки, — сказал Горец, выпрямившись и спрыгнув с монстра.
Домой вернулись ночью, в темноте, но притащили много еды. Нести большую часть пришлось Диме, у него обе руки здоровые, а Горец нёс только вместительный рюкзак. За "боевое прикрытие" тоже он отвечал. Дима в схватках поучаствовал только один раз и то, только чтобы "напоить" клинки. За остальное время вылазки убили ещё трёх Элитников. Один из них был таким же одиночкой, остальные при свитах. Впрочем, проблем не возникло. Отец, действуя даже одной рукой, сеял смерть налево и направо. У Димы, наблюдавшего за Горцем даже сложилось впечатление, что его Дары на автомате активируются именно в нужный момент и что отец не следит за этим "специально".
Пришлось, правда, искать новую одежду, после сражений отец весь был в крови, словно искупался в ней и выглядел жутковато, особенно с довольной зубастой улыбкой на лице. И Дима понял, как он сам смотрелся, когда вышел к Анжелике и Шмелю после убийства Элитника. Усмехнулся даже, картинка та ещё.
Отец радовался. Искренне. Тело наливалось силой, то страшное беспамятство и слабость почти полностью ушли. Он чувствует, ощущает снова этот мир, а не только слепую ярость и жажду крови. Он снова силён и главное, он не один. И Медоед радовался вместе с ним. Парень ощущал, в душе осталось уже совсем немного той холодной пустоты, того гнетущего, топящего уныния, которое поглотило его с головой после смерти матери. Первой, кто начал заполнять эту пустоту, стала Рита. Нет. Не она, подумал Медоед, Рита сбила, сшибла, снесла в Бездну, в Пекло, взорвала своим безудержным напором какую-то печать, замок, на который он сам заперся от всего мира. Заполнять пустоту в душе начала Анжелика. Да, именно она. А теперь и отец. Дима радовался так же, как и Горец. Радовался, видя, как отец снова "расправляет" плечи, выпрямляется и сбивает ржавчину со своего душевного стержня. Горец зажигал души, на самом деле. Дима так не мог, но это не напрягало, у него другое предназначение, другой Путь. Хотелось, конечно, идти этим Путём рядом с родными. С отцом. Но, что-то в глубине души, в самых потаённых уголках, твердило, это нынешнее спокойствие тоже ненадолго…
— О чём думаешь, сын? — спросил Горец.
Они уже почти подошли к Дому. Дима не знал, говорить или нет о своих тревогах. Затем плюнул и рассказал:
— Тревожно немного… ждёт нас что-то впереди, нехорошее.
Отец приблизился, положил руку на плечо, чуть сжал.
— Не думай об этом сейчас. Давай насладимся спокойствием, пока оно ещё есть.
— У тебя тоже..?
Горец устремил свой взгляд вдаль, снова посмотрел на сына, сказал:
— Тучи сгущаются, я это ощущаю. Но буря пока не близко…
***
После этого первого выхода, выбирались на вылазки уже каждый день. Ходили недалеко, буквально чтобы уже вечером или ночью вернуться Домой. Вторая рука всё лучше слушалась Горца и он уже мог держать и ложку и нож и даже свой второй серп. Но сил в кисти было ещё недостаточно. Однако, с каждым днём их прибавлялось и каждый день он с сыном тренировался. И очень радовало, что Дима не забыл его уроки. Конечно, сравниться во владении именно мечами с Горцем не мог, но вот на ножах перебивал в десяти поединках из десяти. Это и рукопашки касалось. Горец при всей свой силе и быстроте попросту не умел драться, как сын. А если Дима ещё и Дар свой активировал, то можно сразу самому себе ломать шею посредством нырка головой вперед с места в твёрдую поверхность, потому что в этом случае с сыном справиться без применения уже своих Даров вообще нереально.
Так же Горец всё время пытался нащупать и свои новые Дары. В состоянии транса он их видел, но вот осознанно активировать не получалось, как и понять, что они делают. Единственным успехом стала только активация ещё одного спектра сенсорики. Он мог ощутить на расстоянии около ста метров биение сердец живых существ, ток их крови и проходящие по нервам импульсы. Огромное подспорье эмпатии, если вдруг найдётся тварь, умеющая закрывать эмоциональную сферу.
Вечер, почти уже ночь. Они сидели на крыльце Дома, пили чай после ужина. Разговаривали о грядущих делах. Настала пора возвращаться в Гвардейский. Здесь, по сути, уже нечего делать. Горец практически восстановился, рука уже вполне нормально ощущалась. Ноги восстановились уже давно. Вообще, двинуться в путь можно было уже как дня три, но что-то держало, будто не давало уйти, словно они здесь ещё не всё закончили. Оформить в осознанную мысль это ощущение не удавалось ни Диме, ни Горцу.
К дороге они были готовы. Запасов еды оставалось на день, так что в Доме не придётся ничего оставлять. А в остальном, всё своё с собой. А чего нет, найдут в пути.
— Ну что, завтра идём? — спросил отец.
Дима несколько секунд молчал, вдыхая ароматный чай. Ветра сейчас совсем не было и душистый пар поднимался от чашки строго вверх. Стояла тишина и тьма наступающей ночи уже окутала мир. Окружающая Дом Чернота ещё больше "затемняла" и казалось, что они находятся на небольшом островке посреди Вселенского провала. К слову, Дима так и ощущал Черноту, грандиозным провалом в пространстве. Не пропастью, а именно "провалом" во все стороны, вверх и вниз. Стоя на мёртвой земле он ощущал нарастающее с каждой секундой чувство страха, сродни тому, когда стоишь на краю небоскрёба, это единственная более-менее близкая аналогия, которую смог подобрать. Медоеду казалось, что он стоит "над" Пустотой и сама эта стеклянная земля, мембрана, как и откуда пришло это определение он не помнил, на самом деле очень хрупкая и не толще волоса. Стоит только посильнее топнуть каблуком берца и упадёшь в бесконечность… жуткое ощущение. Ещё и тянет медленно из души что-то. Как сам Дима понял, это тянущее ощущение и есть то самое постепенное "остекленение" всего материального. И он понимал теперь откуда и то чувство АБСОЛЮТНОЙ дизориентации. Если там, за этой мембраной некая многомерность, которая "растворяла" его разум с невероятной скоростью и которую его примитивный человеческий мозг и разум даже осознать не в состоянии, то здесь это лишь отголоски того самого, необъятного, что сводило с ума. Чего ещё Медоед не понимал, так это чем является эта самая мембрана. Что это за материя такая? И как соединить внутреннее ощущение, что стоишь над пропастью на тончайшей хрупкой поверхности и реальную "толщину" мёртвой земли, "копать" её, конечно, не копал, но сантиметров двадцать в глубину лопатой продолбил не так давно. Сплошной стеклянный монолит. И вот этот диссонанс внутреннего ощущения и внешнего, заставлял мозги "кипеть". Учёный какой, может и разобрался бы, но не Дима. Пока, во всяком случае.
Отец же всего этого не чувствовал. Специально сравнивали ощущения. Для Горца Чернота являлась такой же твёрдой и незыблемой поверхностью, как и обычная земля. Да, крутит вестибулярку, но не более того. Тоже странность. С одной стороны, он там не был, может это и есть то условие, при котором начинаешь ощущать Черноту "глубже"? Или всё, как часто говорил Стопарь, намного проще..?
— Да, пап, пойдём завтра. Чего тянуть? — ответил Дима.
Отец чуть улыбнулся.
— Да и ждут тебя там.
— Не это главное, пап… — произнёс Дима.
Горец теперь улыбнулся во весь свой зубной состав, потрепал сына по волосам, сказал:
— Да ладно уж, сын, думаешь, не видно, как по вечерам тебя терзает? На весь дом "слышно"! И не надо, Дим, — остановил он готового возразить парня. — Всё я понимаю и это нормально. Идём завтра.
Отец порой знал куда лучше, что на душе у сына. И ведь на самом деле, с каждым днём Диму тянуло в Гвардейский всё больше и больше.
