на ноги — как раз вовремя, чтобы увидеть несколько партизан во главе с Рубио, бредущих ко мне. Им не так сильно досталось, все же их окопы вдвое дальше, но впечатление взрыв явно произвел.
— Паршиво выглядишь, — сообщает старик. Голос доносится как сквозь вату. — Не бережешь ты себя.
— Раненые есть? — спрашиваю.
— Да кто ж их знает, — пожимает плечами трибун. — Вроде все живы. Ладно, хватит здесь топтаться. Пойдемте, посмотрим, что у нас получилось.
Мы и пошли. Первыми осмотрели наименее пострадавшие вагоны. В двух из них ехали чистые — их добивали без жалости. Кололи штыками. Не из боязни выдать себя — после такого-то фейерверка, патроны экономили. Мерзкое занятие. Кто-то из повстанцев отказывался заниматься мясницкой работой. Заставлять не стали — нашлось достаточно тех, кто не страдал излишним гуманизмом. Отказавшиеся не остались без работы — нужно было собрать трофеи, которых оказалось неожиданно много. Позже выяснилось, что в поезде было даже пять картечниц Гатлинга с изрядным запасом патронов. Очень ценное приобретение, жаль, две оказались безвозвратно испорчены.
Выживших жандармов было достаточно — больше сотни. Посоветовавшись, решили не добивать. Спорное решение, но я был рад, что оно было принято. В ближайшее время никто из них уже не будет участвовать в боях с бунтовщиками, так и незачем зря кровь лить.
Наиболее пострадавшие вагоны оставили напоследок. Рубио вообще не хотел туда лезть — время поджимало, очень скоро о катастрофе станет известно властям. Больших сил в ближайших окрестностях нет, а проблема с оружием у нас временно не актуальна, но зачем лишние потери? День и так выдался непростой.
Стон, донесшийся из первого вагона я не услышал. Зато услышал, как кто-то из повстанцев крикнул: «Там кто-то живой!» и принялся отдирать тлеющую деревяшку от боковины первого вагона. Я не успел крикнуть, чтобы он прекратил и дождался подмоги. Доска, наконец, поддалась, а в следующий момент верхняя половина тела «спасателя» осыпалась невесомым пеплом. Столб света больше походил на тот, что испускали прожекторы в лагере чистых, только был гораздо насыщеннее. Ничего общего с теми лучами, которыми обычно орудуют рядовые чистые. Кажется, нам попался кто-то рангом повыше.
— Всем укрыться! — Рубио сориентировался мгновенно. Жаль только, командует он не преторианцами, которые сначала выполняют приказ, а потом думают. Замешкавшихся было достаточно, и некоторые попали под раздачу, как только священник выбрался-таки из покореженного вагона.
Стрелять я начал, как только увидел чистого. И не я один. Пули летели со всех сторон. Бестолку. Вокруг неторопливо шагающего сияющего силуэта вихрятся струйки пепла — пули не успевают долететь до тела врага.
— Это иерарх! — кричит кто-то панически. Как будто теперь, зная кто именно нас будет нас распылять, станет легче.
Однако эта тварь действительно неуязвима. Он не обращает внимания на наши жалкие потуги его прикончить, время от времени превращая одного из повстанцев в пепел.
— Да он нас так, пожалуй, он нас в одиночку перещелкает! — кричит Доменико, который прячется за тем же покореженным вагоном, что и я.
— Не может же он быть бессмертным, — отвечаю. Сквозь потоки света, овевающие иерарха заметно, что по лицу у чистого течет кровь. Пострадал после взрыва. Значит, убить его можно.
Тем не менее, пока у него отлично получается. Я не успеваю считать количество потерь. Партизаны то и дело рассыпаются пеплом.
— Командую отход, — не выдерживает Рубио. — Отходите!
Действительно, так у нас скоро кончатся патроны. Шквал свинца немного тормозит ходячий прожектор, вот только это ненадолго. В ящиках, что мы затрофеили еще много боеприпасов, только поди их еще снаряди. Да что ж такое! Неужели мы так и сбежим? Неужели всего один иерарх может превратить победу в поражение?
Хрена с два. Я так просто не сдамся. Бросаю разряженную винтовку и бегу прочь от остатков поезда. Краем глаза замечаю, как столб света мечется в мою сторону, но не успевает — я уже скрылся в зарослях. Кто-то из повстанцев кричит от ярости, кто-то, кажется, решает последовать моему примеру. Только я не убегаю. Мне нужен динамит — та часть, что я оставил на всякий случай. Вот и пригодится. Я пока не знаю, как именно я подберусь к чистому, но не попытаться просто глупо. Рюкзак с динамитом нашелся на своем месте. Рву клапан — некогда возиться с завязками, вдавливаю в торцы шашек взрыватели. Десять фунтов. Чуть меньше пяти килограммов. Примерно столько осталось взрывчатки — я побоялся укладывать под рельсы ее всю. То ли думал, что может еще понадобиться, то ли опасался слишком сильного взрыва. Теперь не важно.
Стрельба стихает. Большая часть повстанцев либо бежит, либо уже мертва. Перед вырубкой падаю на живот, дальше ползу по-пластунски. Чистый за минуту, конечно, никуда не делся, и даже не потускнел. Не все повстанцы сбежали — кто-то продолжает отстреливаться, периодически меняя позицию. Война быстро учит. Нахожу глазами рыжее пятно. Кера, оказывается, тоже никуда не делась, более того, они с Доменико и стариком готовят один из трофейных пулеметов к стрельбе. С моей позиции их видно, а вот священник пока не замечает — они удачно спрятались с другой стороны железнодорожной насыпи. Сейчас дадут очередь. Вряд ли поможет, но, может, хоть отвлечет — а это именно то, что нужно. А, главное, решился вопрос со способом подрыва. Значит, подождем. Чистый стоит спиной и сосредоточен на том, что шарит своим монструозным столбом света по обломкам, откуда то и дело доносятся выстрелы — не сдались еще парни, продолжают сопротивляться. Это при том, что большинство уже «отступило», а попросту бежали сломя голову. Никаких претензий, кстати. Тут поневоле растеряешься. Кроме меня оружия никто не бросил, вроде бы, значит, рассчитывают еще повоевать.
Буханье картечницы раздается неожиданно. Я отвлекся на наблюдение за иерархом, и пропустил момент, когда орудие выкатили из-за укрытия. Как и ожидалось, пули не причиняют вреда, но какой-то эффект все-таки оказывают. Чистый, будто получив легкого пинка, делает пару шагов вперед, чуть не теряя равновесие.
Решиться выскочить на открытое место чертовски трудно. Очень уж ярко вспоминаются ощущения, когда мне утюжили спину своими очищающими лучами те чистые, в лагере. Шрамы будто стянуло, зуд появился. Я не медлю, но первые шаги неуверенные. Кажется, вот сейчас он обернется, и я всей шкурой почувствую, как сгорает моя плоть… И чистый действительно начинает поворачиваться. Все, хватит. Я сбрасываю лямку рюкзака с плеча, и крутнувшись, как метатель дисков, швыряю груз под ноги иерарха. Расстояние между нами шагов десять — и теперь я понимаю, что это мало, очень мало. Инерцию я погасил за счет броска,
