Ознакомительная версия.
– И что, кто-то хочет сказать, что мы не прорвемся? – спросил Игорь у своего отражения.
– Все-таки у тебя колоссальная психическая упругость, – заметил Вестгейт завистливо. – Весь мир, можно сказать, обрушился, а ты…
– Мой мир в порядке. Служба для меня не значила ни черта. Она мне только палки в колеса ставила каждый божий день.
– И что ты дальше намерен…
– Да я уже все сказал! – Игорь удивленно повернулся к Вестгейту. – Разберемся с личными проблемами, и я пойду сдаваться. Спорим, что меня возьмут в Безопасность уже через месяц? Спорим, у меня будет свой отдел Спецпроектов? И спорим, что у меня половина народу в подчинении будет со Службы?
Вестгейт недоверчиво хмыкнул.
– Ты уже забыл про город Каледин, с которого все началось, – сказал Игорь.
– Действительно… – пробормотал Вестгейт.
– А ведь он остался. Пусть там даже все помереть успеют, пока мы до Волкова доберемся. Но в любом случае с городом что-то нужно делать. А кто это организует?
– Хорошая у тебя специальность, – вздохнул Вестгейт.
– И у тебя тоже, – сказал Игорь твердо. – И на тебя найдется спрос. Конечно, если ты не успел натворить черт знает чего.
– Может, и не успел. Но без «промывки» мне никто не поверит. А она меня убьет!
– А снять твою блокировку – никак? – спросил Игорь осторожно. Он совсем забыл про опасность, подстерегающую Вестгейта при «промывании мозгов». Точнее, он все никак не мог поверить в такие иезуитские методы засекречивания информации, как установка смертельных для носителя блоков в сознании.
– Того, кто мне ее ставил, уже нет в живых, – процедил Вестгейт.
– Н-да, хорошего мало… Какая гадость эти нейротехнологии! Тина бедная теперь их прочувствует во всей красе ни за что ни про что…
– Слушай! – оживился Вестгейт. – Так все-таки ты ее успел поиметь или нет?
– А в лоб?
– Подумаешь, – надулся Вестгейт. – Тоже мне событие – девчонку соблазнил.
– А по яйцам? – Игорь подобрал рюкзак и направился к выходу. Вестгейт еще раз посмотрел на себя в зеркало, пригладил виски и заковылял вслед за братом.
– По яйцам не надо, – сказал он на улице. – Это уже было. Только и делает Россия-мать, что пытается меня кастрировать.
– Может, и не зря, – заметил Игорь, бросая рюкзак на заднее сиденье и усаживаясь за руль.
– Вообще, нам не помешал бы ланч. – Вестгейт сел рядом и с тоской посмотрел на придорожный кафетерий.
– У меня наличных нет. Только карточки, а они теперь все блокированы, да еще и в розыске.
– И у меня то же самое. Ладно, не будем искать неприятностей. А может, ограбишь кого-нибудь, а? Чего тебе стоит? Вот, машину угнал…
– Слушай, Алекс. – Игорь повернулся к Вестгейту и посмотрел на него в упор. – Давай ты перестанешь меня злить, а я тебе за это облегчу страдания. У меня с Тиной ничего не было. А вот ты, подлец, ее изнасиловал.
– А-а… То есть?
– После того, как бедная девчонка от имени России-матери дала тебе по яйцам, твои нейролингвистические штучки-дрючки все-таки ее достали. Она мастурбировала с такой силой, что я думал, она себя в клочья порвет. Ну что, доволен?! – Против желания Игорь начал повышать голос. – Скажи мне теперь, кто из нас манипулирует людьми?! А?! Еще раз увижу… Не дай бог! – Игорь задохнулся от ненависти, умолк и отвернулся.
– А ты, значит, подсматривал! – осклабился Вестгейт.
– Убью!!! – заорал Игорь.
– Да за что?! Все же тебе досталось! Я старался, раскручивал ее эмоционально, а ты…
– Ах ты сука!
– Да пошел ты!!! Я в кустах лежал почти без сознания! А ты в это время смотрел, как она дрочит! А сам ты что делал, когда смотрел, а?!
Дальше события развивались почти по московскому сценарию. Только Игорь на этот раз ударил первым. Локтем правой руки он залепил брату в живот, а кулаком – в глаз. Вестгейт широко открыл рот, уронил голову между колен и в таком положении затих.
Игорь прислонился щекой к ободу руля, вцепился в баранку до боли в пальцах и громко застонал. Ему было невероятно больно, и он совершенно не понимал отчего.
Когда Вестгейт пришел в себя, оказалось, что Игорь навзрыд плачет – неумело, задыхаясь и размазывая слезы по лицу.
Так их и арестовала финская дорожная полиция – один угонщик обнимает другого, гладит по голове и баюкает, как ребенка, и шепчет ему на ухо слова на непонятном языке.
И улыбается при этом счастливой улыбкой. Как будто утешает очень близкого человека.
Глава 17
Восьмое июня, утро
Внешне участок, принадлежавший господину Хайнеману, от соседних не отличался. И жилище у него было – ничего особенного, типичный швейцарский домик. Но в то же время сразу было видно, что здесь живет русский человек. Словно пылью все присыпали. Где-то что-то хоть чуть-чуть да обшарпано. А увидев в глубине двора отцовский «Лендровер», Вестгейт брезгливо сморщил нос. Даже у лесника Максакова техника выглядела почище.
Из-за кустов в глубине участка поднимался легкий туман. Судя по всему, там пряталось небольшое озерцо.
– Красота! – сказал Игорь, заводя руки за голову и потягиваясь. – Свобода! А также равенство и братство. Только вот пиво в Европах сомнительное, доложу я тебе. Настоящее пиво – это такое, которого незачем выпивать помногу. Возьмем, к примеру, «Гиннесс»… Практически от любого его сорта глубокое и всеобъемлющее счастье обрушивается на меня уже в начале второго литра. А эта косорыловка, которой нас на неметчине угощали, ее же канистрами нужно хлестать…
– Косорыловка – это от «косое рыло»?
– Разумеется. Велик и могуч наш родной язык. Знаешь, какое самое экзотическое название русского деревенского самогона? «Стенолаз».
Вестгейт на секунду задумался, потом коротко хохотнул и снова впал в отрешенное молчание.
– Тоже нервничаешь? – догадался Игорь. – Ну-ну.
– Пошли, – сказал Вестгейт сухо и вышел из машины. Он теперь командовал часто. В Европе роль ведущего в паре как-то вполне естественно перетекла к нему. А Игорь хотя и не потерял своего красноречия, но в целом заметно поутих. Особенно с той поры, как ему на нервы стали давить Альпы.
Двое суток эсэсовцы разных стран передавали братьев из рук в руки, но за это время статус Игоря и Вестгейта так и не определился. Соответственно с ними и обращались – со сдержанной неприязнью. На вопросы отвечал только Вестгейт, коротко и неопределенно. А Игорь молчал, сумрачно улыбался и непрерывно курил, чем особенно досаждал конвоирам-европейцам. Едва обстановка немного разрядилась и воевать стало не с кем, он вспомнил, что неуютно чувствует себя за границей, подозрительно относится ко «всяким нерусским» и вообще хочет домой. Это была, конечно, блажь, но с каждым новым километром, отдаляющим Игоря от Москвы, на душе у него действительно становилось все муторней. Пейзажи вокруг были чужие, дома непривычные, люди странные. И вели себя эти люди совсем не так, как в Москве, где любого иностранца рано или поздно начинают окорачивать русские культурные традиции, одна из которых – сдержанность и корректность на трезвую голову. А здесь все были словно под мухой – развязные, излишне подвижные и голосистые. Игорь представлял себе Европу несколько другой. Как минимум он не подозревал, что здесь ему все время будет хотеться выпить.
Ознакомительная версия.
