Ознакомительная версия.
— Лучше спроси, кто я такой, — прокашлявшись, ответил я осипшим от волнения голосом. — А впрочем, не спрашивай. Все равно ведь не поверишь тому, что услышишь.
Подобно Мерлину, Хантер тоже являлся сталкером-универсалом, побывал в сотнях передряг и был начинен таким количеством «жженых» имплантов, что на нем буквально живого места не осталось. Просканировав меня всеми своими анализаторами, что отняло у Командора примерно четверть минуты, он нахмурился и, хмыкнув, проговорил:
— Надо же… Сроду не сталкивался ни с чем подобным. Да в тебе углеродного нановолокна столько, что им тридцать раз можно опутать Землю по экватору! Мне известен лишь один человек в Зоне, который инфицирован такой уникальной заразой. Однако помимо нее он обладает еще одной особой приметой, которой у тебя нет.
— Если ты имеешь в виду мои алмазные чирьи, то можешь о них больше не вспоминать: я их успешно вывел, — ответил я. — Правда, как видишь, не бесследно: шрамы от них все равно остались.
— Что ж, выходит, я не обознался: к нам и впрямь пожаловал Алмазный Мангуст собственной персоной! — признал наконец меня Хантер, хотя во взгляде его все еще читалось недоверие. — А говорили, ты бесследно сгинул не то в Чернобыле, не то где-то в этих краях… А ну-ка!
Командор грубо ухватил меня за подбородок и повернул лицом к свету так, чтобы получше рассмотреть мою изуродованную левую глазницу. Потом задрал мне голову и осмотрел шрам на шее. Его Савва вдобавок покарябал пальцем, видимо, желая удостовериться, что это не театральный грим.
— Рискнул, стало быть, вырезать свои камушки, — подытожил он этот краткий медосмотр. — И раз ты до сих пор здесь да еще нанялся к кому-то на службу и лезешь на рожон, значит, не довелось тебе попользоваться своими сокровищами, верно?
— Что-то типа того, — почти искренне признался я.
— Ясно… — Хантер понимающе покивал головой. — Ну хорошо, раз наши «алмазные» разногласия отныне в прошлом, предлагаю поболтать о чем-нибудь другом. Например, о том, с чего мы начали нашу беседу: о твоих нынешних хозяевах. Но только говорить будем не здесь, а в более подходящем месте… — И, повернувшись к бойцам, наказал им: — Препроводите нашего дорогого гостя в подвал, братья. И если он при этом чуток растеряет свой товарный вид, я возражать не буду. В конце концов, разве я не предупреждал Зону о том, что любой сталкер, который проникнет к нам тайком и с дурными намерениями, будет проклинать потом каждый свой шаг, сделанный им в нашей Цитадели?..
Путь от крыши Цитадели до ее подземных ярусов был не близок и изобиловал лестницами. О последних я упомянул неспроста. Они играли в моем путешествии особую роль, поскольку редко по какой из них мне позволяли спуститься на своих двоих. Мои конвоиры восприняли напутствие Командора с воодушевлением и роняли меня со ступенек при каждом удобном случае. Впрочем, я мог понять и даже простить жестокосердных узловиков. А как еще они могли отыграться за те синяки и шишки, какие я наставил им, когда спустил их с лестницы, что вела на крышу?
Про побои, которыми меня осыпали в перерывах между пересчетом ступенек, можно не упоминать — куда же в таком деле без них? Мой «товарный» вид и до этого оставлял желать лучшего, а теперь он грозил утратить последнюю презентабельность. Кости мне, правда, не ломали и мозги не стрясли, зато по мягким и чувствительным местам колошматили будь здоров. Хантер не уточнил, что ожидало меня внизу. Но если мои мучения на пути к подвалу являлись только разминкой, в нем моему многострадальному телу и подавно придется несладко.
Все мои попытки откупиться от побоев предложениями начать выбалтывать правду-матку прямо сейчас, по дороге в пыточную, не возымели успеха. Конвоиров моя правда не интересовала. Они педантично выполняли приказ Командора и потому были глухи к призывам о милосердии. Вот мне и приходилось лишь охать, кряхтеть, браниться и скрипеть зубами от боли, претерпевая нескончаемые, как в те минуты казалось, муки.
Такова она, моя персональная Голгофа. Только двигался я по ней не снизу вверх, а сверху вниз. Однако киньте камень в того, кто скажет, что это обстоятельство умаляло мои страдания! Выберите камень побольше, прицельтесь получше и киньте, потому что мне сделать это, как видите, недосуг…
Как там, бишь, выразился давеча Умник: «Путь истинного просветления всегда тернист и полон невзгод»? Ублюдку легко так говорить: его-то, поди, отродясь не охаживали пинками по ребрам и не заставляли кувыркаться с лестничных каскадов! «Если хочешь прозреть, отринь эмоции и вспомни о том, как!..» Отринь эмоции! Какой, мать его, мудрый и своевременный совет! Да окажись на моем месте сам Будда, даже он утратил бы выдержку и начал материться как сапожник, устрой ему Хантер подобную экскурсию по Цитадели!
«Вспомни о том, как…»
Бац! Хрясь!
«О том, как…»
Хрясь! Бац!
«Вспомни о…»
— На, получай! Мягкой посадки, сука!..
Да ког-да же кон-чат-ся э-ти чер-то-вы сту-пень-ки?! Ух-х-х, чтоб вас!..
Все, о чем я мог сейчас вспомнить, это лишь о том, что Талерман советовал мне о чем-то вспомнить. О чем-то, произошедшем совсем недавно, уже после того, как я превратился в сателлита «Кладезя». Некая деталь, на которой Давид Эдуардович пытался заострить мое внимание. И которую я, похоже, пропустил мимо ушей, поскольку кипел в тот момент к нему праведным гневом. И продолжаю кипеть, разве что теперь две трети моего негодования адресованы Священному Узлу.
Вот только какой прок в этой испепеляющей меня изнутри ненависти, если я не могу выплеснуть ее на противника? Жалкое, бездарное разбазаривание сил и нервов! А может, действительно стиснуть зубы и попытаться успокоиться, чего бы мне это ни стоило? Проявить, так сказать, подлинное смирение духа?..
Я не считал, через сколько этажей меня провели, но с каждым пройденным уровнем пыл конвоиров понемногу иссякал. Видимо, ребята просто подустали. Или начали опасаться, что переусердствуют и прогневают Командора, доставив меня к нему не в нужной кондиции. Так или иначе, но когда количество моих побоев и полетов с лестниц сократилось, мне стало намного проще сосредоточиться на своих мыслях.
О чем там еще говорил Умник? «Больше подсказок не будет», — тоже одни из его последних слов… Точно: подсказки! Те ниточки, что связывали кукловода Талермана с его марионеткой Мангустом. А потом он взял и перерезал их, оставив меня одного и беззащитного здесь, на этой сцене. Выпутывайся, мол, сам, как знаешь. И заодно прозревай. Если, конечно, успеешь увидеть свет в конце тоннеля раньше, чем Хантер закупорит тебе все выходы из него.
Но позвольте! А с чего я вдруг так зациклился на этом Умнике? Если он решил бросить меня на произвол судьбы, означает ли это, что «Кладезь» также лишил поддержки своего сателлита? До сей поры я воспринимал Талермана и его генератор фактически как две взаимодополняющие единицы. Создатель, обретший невероятное могущество с помощью своего детища, и детище, служащее инструментом, подвластным воле своего создателя. Вместе они — сила, друг без друга — ничто…
Ознакомительная версия.
