То, что ее высочество не желает, чтобы ее сердце брали штурмом, понимали не все: личности, особо уверенные в своей неотразимости, принимали категорический отказ 'провести вечер за куртуазной беседой' за признак кокетства. Или за каприз глупой девицы, 'не понимающей своего счастья'. И, не успев проводить ее взглядом, отправлялись следом! Дабы убедить кокетку в том, что они — это лучшее, что ей встречалось в жизни…
Если бы не два десятка воинов Правой Руки, 'совершенно случайно' останавливающиеся в тех же постоялых дворах, что и мы, не обошлось бы без жертв. А так, услышав требовательный стук в дверь, я выходил в коридор, слегка повышал голос и дожидался, пока в коридоре 'совершенно случайно' появится кто-нибудь из моих вассалов. Потом галантно прощался с бледными, как полотно, возмутителями спокойствия, и возвращался к принцессе…
Конечно же, путешествуй я не в образе телохранителя, проблем с ухажерами можно было бы избежать: ни один из них не рискнул бы клеиться к моей спутнице, даже находясь в сильнейшем подпитии. Но тогда я рисковал не добраться до Арнорда: по подсчетам ее высочества, и личина Дайта Жернова, и воины Иаруса Рендарра уже должны были добраться до столицы…
…Странно, но необходимость ночевать со мной в одной комнате принцессу нисколько не смущала — оставшись со мной наедине, она вела себя так, как будто я был ее сестрой. Или мамой: могла забраться на кровать с ногами, лечь и даже попросить меня расшнуровать корсет! Однако в таком ее поведении не было ни распущенности, ни наигранности, ни кокетства: принцесса держала одно и то же расстояние. Правда, это самое расстояние вдруг стало меньше длины вытянутой руки.
Понять причину таких перемен я не мог. Поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. А когда сообразил, что рядом со мной не просто девушка, а Видящая, то целых два дня анализировал чуть ли не каждый ее жест или взгляд. Пытаясь найти в них признаки хоть какого-то воздействия на мое 'я'.
Не нашел: во время общения со мной Илзе Рендарр не меняла ритм дыхания, не повторяла мои жесты и не копировала мою пластику. Вообще! Мало того, она отвечала на любой заданный вопрос. Максимально искренне и подробно. Даже если этот вопрос казался ей нетактичным или глупым! В общем, на четвертый день пути, подъезжая к Оршу, я решил поинтересоваться причинами такого поведения.
Выслушав меня, Илзе Рендарр пожала плечами и улыбнулась:
— Вы дали мне клятву Жизни. Я ее приняла…
— Да, но… вы — девушка, а я — мужчина… — чувствуя себя последним придурком, пробормотал я. — Значит, вы должны… ну… вести себя… как-то иначе…
Ее высочество посмотрела куда-то сквозь меня, а потом вздохнула. Так горько, что у меня оборвалось сердце:
— За первые пятнадцать лет моей жизни я не встретила ни одного человека, которому могла бы доверять. Сколько себя помню, я всегда была средством для достижения чьих-то целей. Для отца — побочным отпрыском его рода, единственным будущим для которого может быть смерть в Кошмаре. Для матери — инструментом, способным облегчить работу с придворными и послами сопредельных королевств. Для брата — тоже инструментом. Сначала — позволяющим манипулировать его противниками. А потом — способным помочь ему перехватить управление сознаниями скорректированных мамой дворян… Любой инструмент имеет срок жизни — говоря иными словами, я знала, что в любой момент могу стать ненужной. И кто-то из стражников, придворных или слуг, которые меня окружали, исполнит приказ на мое устранение… Единственным человеком, к которому я не боялась поворачиваться спиной, была моя наперсница Адиль. И то только потому, что я ее скорректировала… Вы и ваша семья — другие. Я уверена в том, что ни один из вас не сделает мне ничего дурного. Поэтому и не боюсь. И… по-настоящему счастлива…
…Вечером того же дня, устроившись на придвинутом к дверям топчане и наблюдая за тем, как принцесса расчесывает волосы, я попытался поставить себя на ее место.
Вместо королевского дворца Рендарров я представил себе дворец Вильфорда Бервера, вместо Кошмара — Последний Приют, а вместо принца Коэлина — принца Ротиза, маркиза Лиеннского. День в тюрьме, вечер — в компании мечтающего о троне принца, ночь — в коротком забытье на своей кровати. Картинка получалась настолько страшной, что у меня испортилось настроение. А потом в моей памяти вдруг прозвучала одна из фраз, сказанная принцессой во время рассказа о своей жизни до побега из дворца:
'…А через четыре месяца после возвращения из ущелья Кровинки отец отправил меня в Кошмар. Даже не дождавшись моего совершеннолетия…'
Видимо, зубами я заскрипел слишком громко, так как принцесса уронила гребень, прислушалась к тишине за дверями комнаты, а потом вопросительно посмотрела на меня:
— Что-то случилось, граф? На вас лица нет…
— До меня только что дошло, что в прошлом году, вернув вас вашему отцу, я, по сути, отправил вас в Кошмар…
Принцесса отложила в сторону гребень, закусила губу, а потом вздохнула:
— А что, у меня были другие перспективы?
— Ну, если бы я оставил вас в нашем замке…
— Тогда мой отец не поверил бы в то, что вы — Видящий, и ни за что не увел бы армию из захваченной крепости…
— Во что бы не поверил? — вытаращив глаза, переспросил я.
— В то, что вы — Видящий! — повторила принцесса. И слегка покраснела.
— Я - не Видящий. И вы это знаете не хуже меня… — начал, было, я. И тут же заткнулся: до меня дошел смысл второй части сказанного ее высочеством предложения: — Вы хотите сказать, что Иарус Рендарр увел армию из Запруды только потому, что решил, что я — Видящий?
Принцесса удивленно посмотрела на меня:
— А вы думаете, что он испугался вас и армии Вильфорда Бервера? Отец — воин! И прекрасно понимает, что любая война — это риск. Он готовится к ним загодя. Изучая не только местность, в которой ему придется воевать, но и сотни вещей, на первый взгляд никак не связанных с планируемой кампанией. Вспомните — он захватил крепость, считавшуюся абсолютно неприступной. И сделал это, не потеряв даже сотни солдат. Отец всегда добивается своих целей. И отступает только для того, чтобы атаковать с другого направления…
— Какое отношение… э-э-э… таланты вашего отца имеют к тому, что я — Видящий? — дождавшись первой же паузы, спросил я.
— Самое прямое: отец не любит неоправданный риск. И боится только покушений — их невозможно предугадать заранее. В своем дворце он практически ничем не рискует: королева Галиэнна, моя мать, держит под контролем чуть ли не всех тех, кто имеет хоть какую-то возможность покуситься на его жизнь…
— То есть там, в ущелье Кровинки, он счел риск неоправданным?
