Сергей Антонов - Непогребенные

Две забились в угол и с опаской смотрели на третью. Крысогэмэчелом была явно эта особь. Она неторопливо, с невыразимым достоинством расхаживала в центре клетки, доказывая сородичам свое право на большее, чем у них жизненное пространство.

Лютц взял со стола пинцет, просунул его через прутья и подтолкнул одну из обычных крыс.

— Auf geht’s![13] Вперьод!

Крыса крайне неохотно двинулась к центру клетки и тут… Крысогэмэчел сорвался с места. Шерсть твари встала дыбом, голый хвост хлестнул по дну клетки. Подпрыгнув, она вцепилась зубами в загривок нарушителя границы.

Томский отвернулся. Для него происходящее было не просто возней хвостатых грызунов. Злющий крысогэмэчел — его собрат. Теперь Томский видел, как выглядит со стороны во время своих приступов.

«А способен ли Теченко на что-нибудь, кроме устроения крысиных боев?»

Чтобы не встречаться с сочувственными взглядами товарищей, Толик решил прогуляться по Академлагу. Старался сосредоточиться на рассматривании диковинных машин и аппаратов, но мысли постоянно возвращались к крысогэмэчелу. Обуреваемый переживаниями, Томский напрочь забыл о времени, и когда кто-то взял его за руку, дернулся, словно от удара электрическим током.

— Пора, Анатолий, — Куницын выглядел так, словно в чем-то провинился. — У Тараса Арсеньевича все готово. Хочу пожелать вам удачи.

Прежде, чем встать на платформу, Толик взглянул на клетку. Три крысы теперь держались вместе, и понять, кто из них подвергся эксперименту, было уже невозможно.

Лютц помог продеть руки и ноги в нижние обручи, после чего зафиксировал на лбу Томского верхний. Подошел Теченко со шприцом, наполненным мутноватой жидкостью.

— В плане сыворотки тебе не о чем беспокоиться. Как видишь, крыса чувствует себя неплохо. С другой стороны, она — всего лишь животное, тебе же предстоит преодолеть психологический барьер… Ну, как любили говаривать враги народа, с Богом!

Игла воткнулась в вену, и Толик сразу почувствовал жжение. С каждой секундой оно усиливалось. Когда сделалось совершенно невыносимым, Томский собирался крикнуть об этом Теченко, но было поздно.

Он оказался в центре пустынной площадки с бетонным полом и сводчатым потолком, лишь по круглым декоративным решеткам на стенах опознав Академлаг. Все устройства и механизмы исчезли. Толик услышал мерный перестук. Шаги. Из распахнутых настежь ворот склада выходили мертвецы. Все как один — в желтых костюмах химзащиты, с бумажными цветками в руках. Из-под капюшонов виднелись белые черепа с темными провалами глазниц и ощеренными в жуткой улыбках ртами. Войско Желтого возглавлял мертвец, бережно несший на руках патефон. Вместо музыки игла звукоснимателя издавала противный визг.

Толик попытался закрыть уши ладонями, но к своему ужасу обнаружил, что вместо рук у него набор рычагов, ремней и пружин, а кисти заменены пружинным ногами. Мертвецы приблизились, обступили Томского тесным кольцом и застыли, словно в ожидании чего-то. От визга адского патефона задрожали стены и потолок, на пол посыпалось бетонное крошево, а потом из облака пыли показались чьи-то ладони. Толик отпрянул, чтобы не позволить мертвецу коснуться своего лица, и…

— Товарищ Томский, открывай глаза! Хватит жмуриться!

— Тарас, это ты?

— Я, конечно. А ты-то Томский?

— Сомневаюсь…

— Молодцом! Лютц, да развинти ты эти чертовы обручи! Это в твоем Освенциме торопиться было некуда, а тут…

Томский улыбнулся мрачной шутке зоолога и, тяжело ступая, сошел с платформы. Он не чувствовал ничего, кроме усталости. Опыт, судя по всему, удался. Так почему же у всех такие растерянные лица? И куда подевался прапор? Уж он-то мог бы дождаться возвращения друга из путешествия по загробному миру!

— Мужики… А что случилось?

— Землетрясение, Толян, — сообщил Вездеход.

Прапор, которого отправили на разведку, появился уже через минуту и с очень мрачным выражением лица кивнул Томскому:

— Уже очухался? Это хорошо. Дел у нас по горло. Тут, братки, такая байда… Никакое это не землетрясение. Взрыв. Дверь намертво завалило и, думаю, туннель за ней — тоже.

— Über mein Gott! — воскликнул Отто. — Нам отсъюда не выбраться!

— Заткнись, Лютц и без тебя тошно! — прошипел прапор. — Я так мыслю, Толян: подорвал нас тот сучонок, который всю дорогу по пятам шел. Теперь ему точно от меня не уйти!

— Опомнитесь, Аршинов! — Куницын нервно теребил пальцами бороду. — Кому не уйти? Мы в ловушке! Из Академлага только один выход, и если он завален…

— Эх, дядя! — Аршинов покровительственно похлопал Исая Александровича по плечу. — Пистолеты и ножи ты хорошие делаешь, а в остальном — сущее дитя. В общем, слушай мою команду: десять минут на сборы. Брать только самое необходимое. Мы уходим. Толян, Вездеход, потопали со мной. Выломаем одну решетку. Что вылупились? Зуб даю, что через полчаса максимум будем на станции, где я зеркало расстрелял.

Томский покачал головой. Действительно, командовать парадом следует прапорщику. Сам он, видать, еще не пришел в себя поле лечения, если забыл о секретных ходах Невидимых Наблюдателей.

С решеткой удалось справиться лишь с помощью лома, который откуда-то приволок услужливый Лютц. Аршинов так торопил всех, что способность обдумать происходящее появилась у Толика, только когда он оказался в узком коридоре по ту сторону решеток. Ход явно предназначался для каких-то технических нужд: по потолку и левой стене шли ряды тонких труб, а в полу, через каждые десять метров были проделаны квадратные, забранные решетками отверстия. Справа не было ничего, кроме уже знакомых круглых решеток. Толик шел вслед за прапором. Когда попытался поделиться с ним своими соображениями насчет назначения хода, услышал в ответ злобное шипение:

— Тихо, Томский! Сейчас главное — до нашего подрывника добраться. Всю лирику на потом оставим.

О том, что группа вышла к станции, стало ясно по не закрытому решеткой отверстию. Аршинов выбрался из межстенного прохода первым. Не дожидаясь остальных, перебежал через пути и направился к выходу в памятный коридор.

Теперь и Томский чувствовал, что заразился желанием преследования. Он неприязненно смотрел на троицу академлаговцев, которые мешкали и тормозили движение. Когда эта компания попыталась выразить бурную радость по поводу выхода на свободу, пришлось даже пригрозить содержанием под домашним арестом в Академлаге.

Через десять минут прапор остановился. На лице его играла торжествующая улыбка.