Впрочем, все это прошло мимо сознания Ликоэля, потому что он был подавлен расставанием с Интенель. Нет, сначала у них все было просто великолепно. После той невероятной ночи она объявила, что решила вернуться к нему. Первые семь-восемь дней Ликоэль прожил в настоящем блаженстве, он даже забросил свои заказы, поскольку Интенель была невероятна… и не только в постели. Она постоянно была с ним, соглашалась выйти из дома только в его сопровождении, смеялась его шуткам, весело шутила сама и даже пару раз принесла ему стакан с ледяным сэлли. Все стало портиться, когда он, однажды утром вынырнув из многодневного блаженства, тихонько, чтобы не разбудить безмятежно спящую Интенель, добрался до своего рабочего места и запустил программ)'. Около часа он трудился в одиночестве над заказом, причем, стоит признаться, у него давно так не спорилось дело, как в этот час. А потом послышались легкие шаги, тихо прошелестела распахивающаяся дверь, и в комнате раздался удивленный голос:
— Эй, Ликоэль, как ты можешь заниматься чем-нибудь еще, когда я рядом?
Мастер отвернулся от наброска и взглянул на девушку, широко улыбнувшись. В ее шутке была только доля шутки. Ну действительно, с того момента, как она вернулась к нему, он все время был занят только ею, только ею.
— С добрым утром, Интенель, с добрым утром, любимая. Я рад, что ты уже проснулась. Ты знаешь, с тех пор как ты вернулась, я просто купаюсь в счастье… И сегодня мне захотелось, чтобы и другие увидели, как мне хорошо с тобой, как мы любим друг друга и как мы счастливы вместе. Чтобы они смогли понять это через мою работу. Вот почему я здесь.
Интенель подарила ему обворожительную улыбку — и Ликоэль чуть не задохнулся от счастья. А потом он произнес следующую фразу:
— И я должен успеть сделать это до отъезда.
Именно после нее и началось…
Нет, сначала он даже не догадался об этом. Интенель ни единым жестом не выдала своего неудовольствия — наоборот, она снова обворожительно улыбнулась и спросила: «Принести тебе сэлли?» — и вот ведь удивительно, принесла. А через несколько минут предложила прерваться и пойти вместе позавтракать на морской террасе. После завтрака она увлекла его на прогулку, затем они купались, а когда вечером он попытался пойти поработать, Интенель поймала его за руку и наградила таким страстным поцелуем, что мысли о работе напрочь вылетели у него из головы. О боги, никогда они не любили друг друга так, как в эти дни…
Следующие несколько дней поработать ему удавалось только утром, урывками. Впрочем, эти утренние часы были необычайно плодотворными — Ликоэль был переполнен счастьем и просто жаждал делиться этим счастьем со всем белым светом. Но Интенель почему-то стала просыпаться довольно рано и, появившись в комнате, быстро утаскивала его куда-нибудь подальше от рабочего места. А через несколько дней и вовсе уговорила его прошвырнуться по всему побережью. Он согласился, потому что необычайное вдохновение, охватившее его после возвращения в его жизнь Интенель, привело к тому, что та работа, которую он обычно делал за полгода, на этот раз была выполнена за несколько утренних часов. Впрочем, двум заказчикам пришлось отказать, потому что их собственное настроение совсем не совпадало с настроением мастера. Одному хотелось, чтобы новый облик демонстрировал всем его неизбывную печаль, а второму требовалось напомнить окружающим о бренности жизни и неизбежности ухода к богам. Но это у Ликоэля в его нынешнем состоянии никак не получалось.
Десять дней путешествия, с одной стороны, были по-настоящему феерическими, а с другой — после них он почему-то ощутил себя не отдохнувшим, а разбитым. Никогда еще Интенель не была такой нежной и страстной, такой терпеливой и податливой, как в эти десять дней. Ликоэль просто растворился в своей любви, напрочь позабыв о руигате, берет с которым теперь валялся где-то в доме… Но вот вечерами отчего-то он чувствовал себя странно. Ему хотелось одновременно и орать от любви, и плакать, и страдать, и радоваться. Причем настроение у него менялось очень быстро. Вот еще мгновение назад он вроде как млел от счастья, а сейчас на глаза сами собой наворачиваются слезы, но стоит только проходящей мимо Интенель ласково провести по его щеке тонкими нервными пальцами, как сердце уже трепещет от восторга. Сильнее всего он испугался, когда, проснувшись однажды рано утром (в последнее время Ликоэль просыпался часто, и ночами, и утром, и долго лежал, плача, то от невыразимого счастья, от того, что она с ним, то от неизбывной жалости к себе, когда представлял, что она когда-нибудь может от него уйти), случайно заметил, что вытянутая вперед рука мелко дрожит. Утром?! Что же с ним происходит?!! Он несколько мгновений лежал, охваченный ужасом от того, что с ним творится нечто непонятное, а потом осторожно выбрался из-под обнявшей его во сне Интенель и поплелся в комнату, где был установлен его терминал. К рабочему месту он не подходил уже двенадцать дней, да и вообще с момента отъезда в путешествие ни разу не появился в этой комнате даже по возвращении, как будто работа теперь для него ничего не значила. Вот и сейчас тоже он направился первым делом не к терминалу, а к «кубу».
Для Ликоэля, как и для любого киольца, все проблемы, связанные со здоровьем, обычно решались через «куб». Если с тобой творилось что-то не то, достаточно было заказать «кубу» любое блюдо, задав не все, а лишь основные параметры, и в тот момент, когда твоя рука оказывалась в области доставки, анализаторы «куба» производили экспресс-анализ состояния организма, мгновенно ставили диагноз, разрабатывали стратегию лечения и за то время, пока пальцы смыкались вокруг стакана или тарелки с заказанным продуктом, добавляли в приготовленное блюдо точно рассчитанный набор про– и гипербиотнков вкупе со всем необходимым для их доставки и использования наноинструментарием. Так что когда потребитель извлекал заказанное из «куба», в пище уже имелся весь набор средств для приведения организма в идеальное состояние. Исключение составляли лишь продукты с жестко заданной рецептурой, например тот сэлли, который был настроен выдавать его «куб» всякий раз, если в приемной зоне появлялась рука, а параметры желаемого блюда или напитка не были заданы…
Ликоэль заказал «кубу» воду. Обыкновенную воду. И одним глотком осушил появившийся в области доставки стакан. Первые несколько мгновений ничего не происходило, затем где-то в районе паха зародилась теплая волна, медленно, но неуклонно начавшая распространяться по всему телу — вниз, по ногам, и вверх, по животу и груди. И почти одновременно Ликоэль почувствовал, что его развезло… Такое он впервые испытал, когда трое инструкторов пригласили его и остальных Вооруженных, как они выразились, «отметить появление на этой планетке еще одного настоящего мужика». Это произошло вечером того же дня, когда ему вручили боевой нож. Тогда Ликоэль едва не сблеванул, хватив жуткого, вонючего и жгущего нёбо и язык напитка, который инструктор сержант Банг назвал «вполне приличный бурбон». Впрочем, это случилось (вернее, чуть не случилось) только в первый раз и во многом от неожиданности — ну не приходилось ни ему, ни кому бы то ни было из остальных киольцев до сего момента глотать столь тошнотворное пойло… Все остальные «разы» он свой глоток принимал как и подобает бойцу, принадлежащему к касте Вооруженных. Так вот, именно тогда он и поймал это ощущение осоловелости, которому еще не знал названия, — спустя некоторое время мастер этак поплыл, глупо заулыбался, притих, и инструктор старший лейтенант Воробьев впервые за все время дружески хлопнул его по плечу и насмешливо объявил: «Ну, осоловел парень. Совсем развезло с непривычки-то…»
