Ознакомительная версия.
– Так что, тут есть и, скажем так, законсервированные яйца? – удивился Картограф.
Рембо отложил таблички и пожал плечами:
– Вроде есть. Тут не написано, где именно. Может, они сдохли… Протухли то есть.
– Отлично! – проговорил Данила. – А теперь нам срочно нужно в Централь!
Он зашагал вперед мимо герметичных контейнеров, которые стояли вдоль стен, начиная с середины длинного помещения, и мимо черных «пальцев» – таких же, как в долине, где проводился ритуал.
Неожиданно голову пронзила боль, будто от виска до затылка вогнали спицу. Мир покачнулся, затошнило, и Астрахан сел на корточки, сжимая виски.
Рядом корчился Картограф и скулил, катаясь по полу, Маугли.
Рэмбо возвышался над ними и не понимал, что происходит, Даниле же было так хреново, что он просто не мог анализировать ситуацию. В себя он более-менее пришел, только первый контейнер уже зашипел, раскрываясь.
Он все время был рядом. Два раза Марине удалось убежать от Него, но Он настиг, поскольку был не только снаружи, но и внутри.
Марина будто наблюдала себя со стороны, загнанная в клетку, в прозрачный террариум. Девушка больше не принадлежала себе, другим, человечеству – теперь она была – Его. Огромный, любящий, заботливый, Он баюкал ее в объятиях, утешал, когда она рыдала, обещал, что избавит ее от одиночества, и это была правда, а не пустые обещания мужчин. Нужно только дойти и воссоединиться, тогда она все поймет.
Девушка, которую заперли в террариуме, молча кусала локти, билась о стекло и не могла прорваться. Ей оставалось ждать, что за ней придет Данила, вытащит отсюда, избавит от власти Чужого. Шейх говорил, что Данила тут, и Марина беззвучно звала его, потому что тело больше не подчинялось ей.
Сейчас, когда она оказалась перед креслом и осознала, что воссоединение вот-вот произойдет, девушка внутри нее исходила отчаяньем, но не могла никак повлиять на происходящее.
Кресло влекло ее, звало к себе. А предательское тело Марины знало, что кресло принадлежит Ему – Чужому, и шло, шло, шло вперед. Сознание пыталось противиться – но тщетно. Что ни делай, все зря. А ведь после воссоединения должно произойти что-то страшное, более страшное, чем уничтожение личности Марины. Ведь зачем-то Ему понадобилось ее тело. Он создавал это тело, менял его по клеточке и теперь призвал к себе.
На краткий миг Марине удалось взять контроль над телом, она повернула голову и посмотрела в глаза Шейху, надеясь, что он поймет, прочувствует. Приоткрыла губы – и снова ее оттеснил Чужой.
Шаг, еще шаг. Теплые объятия кресла. Ласковые прикосновения щупов… Боль! Тьма навалилась сразу со всех сторон, слизистые щупальца протянулись к ней, впились в мозг, проникая все глубже. Она содрогнулась от непереносимого ужаса, ужаса и омерзения… А потом тело изогнулось в экстазе. Свершилось! Они стали одним целым.
Она теперь – Улей. Песчинка среди звездного моря. Но одновременно она огромна и вмещает в себя множество отсеков, видит змееглазых – когда-то они не подошли из-за того, что не менялись, не становились похожими на детей Улья, и пришлось лететь дальше в поисках нового Дома…
А еще она видит чужих. Чужих, нехороших, злых, которые находятся сейчас на кладбище – кладбище детей. Чужие спешат сюда, они идут, чтобы остановить Улей. Нет, поздно, вы опоздали!
Когда впервые за долгое-долгое время разумный сел в кресло – процесс Вторжения активировался. Программа была запущена. Теперь оставалось лишь пробудить Мать и других, взрастить ее, а пока она достигает зрелости – командовать вторжением.
Улей почувствовал, как натянулась, завибрировала черная пуповина тоннеля, соединяющая с новым Домом. Одновременно тысячи пробудившихся неразумных подняли головы, ощущая скорое рождение Великой Матери. От них тоже тянулись пуповины, сплетались в волокна, в огромную паутину, стремились к единому центру – к разуму Улья. Улей был в каждом неразумном, смотрел его глазами, шевелил его конечностями.
Теперь осталось лишь дождаться, когда неразумные пробудятся окончательно и настроятся на прием единой команды. Да начнется Вторжение!
* * *
Шейх подавил порыв и не отреагировал на безмолвный призыв Марины, позволив ей шагнуть к креслу.
Первыми защелкнулись браслеты на руках и ногах девушки. Потом медленно и вязко продавилась желеобразная субстанция, принимая форму тела. Со змеиным шипением выдвинулись крючки-шипы, потянулись к венам. И зашевелилась «медуза» в изголовье, готовясь опустить щупальца на голову. Щупальца потянулись, раздвигая рыжие кудряшки, обвили череп. Марина застонала, выгнувшись в приступе то ли боли, то ли наслаждения.
Астрахан-старший топтался рядом, заглядывая подопытной в лицо: живая ли, дышит ли, не пошла ли кровь носом и ртом?
Марину била дрожь. Веки ее сомкнулись, но видно было, как быстро двигаются глазные яблоки. Шипы впились в вены, по ним заструилась темная, почти черная кровь.
– Марина! – крикнул Астрахан. – Девочка, послушай меня! Где ты сейчас? Что ты видишь? Тебе больно?
В ответ девушка улыбнулась все той же улыбкой Джоконды и широко раскрыла глаза. Взгляд ее был направлен в никуда, она будто перемножала в уме многозначные числа. Профессора она если и слышала, то не понимала.
Лукавый наконец вспомнил о Шейхе и обратился к нему:
– Как думаешь, контакт произошел?
Шейх дернул плечами и скрестил руки на груди. В мозгу нарастал звон, подобный жужжанию тысяч злых ос, внезапно заболела голова. А еще она, кажется, начала мелко трястись. Лукавый сморщился и потер переносицу.
– Черт! – вдруг воскликнул он радостно. – Да, теперь понял! Оно заработало! Мариночка, ты меня слышишь?!
Забыв о больном колене, Астрахан прыгнул на постамент, схватил девушку за плечи и встряхнул. Она не отреагировала.
Голова болела все сильнее, а жужжание постепенно превращалось в едва слышимый неразборчивый зов. В нем был крик журавлиной стаи, далекий гудок парохода, звук стартующей ракеты, плач матери и стук вагонных колес… в нем было все – все звуки мира. На этот зов хотелось идти, позабыв самого себя.
А потом ярко сверкнула вспышка, но не световая. Эта вспышка была командой: «ВРЕМЯ ПРИШЛО. Я ПРИЗЫВАЮ ТЕБЯ».
Что это значит? Девчонка взяла корабль под контроль?!
Только он это подумал, как зашипели сотни черных столбов, выдохнули столбы желтоватого пара, которые взметнулись до потолка зала-пещеры. Символы на столбах вспыхнули багрянцем, а пол под ногами вздрогнул – ожила, заворочалась огромная утроба Ковчега. Профессор, как раз решивший, что первый опыт закончился удачей и пора его остановить, потянулся к Марине, чтобы вырвать ее из кресла, но от толчка свалился назад и покатился по полу. Вскрикнул от боли в колене, встал и, шатаясь, снова влез на постамент.
Ознакомительная версия.
