Нас встречают.
Эти божьи твари действительно большие. Их четверо, и, случись что не так, они затопчут меня и боцмана прежде, чем мы успеем вскинуть винтовки. С высоты трехэтажного дома на нас глядят угольки недоуменных глазенок. Создания переминаются с лапы на лапу и переговариваются друг с другом посредством звуков, похожих на бормотание индюков. Я наслышан о буйном нраве здоровяков, поэтому стараюсь обойтись без резких движений. Просто иду между ними, моля Бога, чтоб элефантоиды не решили, будто я претендую на их территорию и собираюсь бросить вызов.
Или они распознают в нас с Гаврилой собратьев по несчастью, или смекают, что опасности мы не представляем… в общем, пропускают без заминок. Чему я премного рад.
У каньона на земле трех лагерей царит анархия.
Чужепланетники заняты сном да голодом. Здоровяки вальяжно прохаживаются вперед и назад: кто парами, кто — по трое, им, несомненно, нечем себя занять. На утрамбованной площадке, куда раньше садились летуны, резвятся, играя в подвижную игру, громкоголосые увальни: прямоходящие свиньи десятифутового роста. На нас они сразу обращают внимание: приветствуют, топая пухлыми ножками, что-то кричат на тарабарском языке. Не желая попасть впросак, тоже топаем ногами, при этом стараемся, чтобы сапоги стучали по скале, как их копыта; кричим: «Э-гей!» На всякий случай не улыбаемся и не машем руками: мало ли как могут расценить жесты двуногие свиньи… Хороши друзья! Но лучше такие, чем никаких.
Людей находим не сразу. Они сидят у костерка, приютившись на пятачке, закрытом от ветра отвалами земли. Их шестнадцать — они оборваны хуже последних бродяг и едва-едва живы.
В очередной раз убеждаюсь, что Марс — мир, враждебный человеку. Чужепланетные обитатели трех лагерей, по-моему, чувствуют себя как дома. Они вполне здоровы и даже, кажется, не похудели. Вот, например, «свиньи» — носятся друг за другом и повизгивают от удовольствия.
А французы моргают, не веря очам. Наше повление для них — что-то вроде нисхождения архангелов на грешную землю.
Опершись на плечи товарищей, встает один из незнакомцев. Он трет грязной ладонью растрескавшиеся губы, на мерклых глазах выступают такие же мутные слезы.
— Oh, mes braves, oh, mes bons amis! — обращается к нам, протягивая сухие руки. — Voila des hommes!
— Voulez-vous manger? — спрашиваю я, хотя и так все яснее ясного. — N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal.
— О чем это вы? — сурово интересуется Гаврила.
— Что?.. Да они не ели больше двух недель! Неужели не понятно?
Гаврила хмыкает и без лишних слов выуживает из заплечного мешка галеты, кусковой сахар и две банки мясных консервов.
У французов вспыхивают глаза. Жажда жизни в сей же миг возвращается к несчастным. Сидящие у костра медленно поднимаются на ноги, они растроганы до слез и каждому хочется заключить нас в объятия.
— Merci… merci, monsieur… — шепчут, принимая скромные дары.
— Faut etre humain, voyez-vous… — говорю им.
…Потом эти люди показали нам пять выложенных крупным щебнем могил. Французы не пожалели сил и придали земле погибших моряков. Очень благородный поступок с их стороны — ведь они сами дышали на ладан.
Мы с Гаврилой крестимся, вытягиваемся по стойке «смирно». Молчим… Воет ветер, озорничая с нашими волосами, неподалеку — за пологой земляной насыпью — бормочут нелюди. Мы же мысленно взываем к павшим воинам.
Здравствуйте, друзья, и прощайте! Прощай, гальванерный старшина Лаптев, прошедший со мной бок о бок всю марсианскую кампанию, но пожелавший остановиться на ее финальном этапе. Прощайте, матросы! Спасибо вам за мужество, за человечность, за верность друзьям, за все!
Низкий поклон вам, братцы!
— Полагаю, отсюда «шубы» управляли землеройными машинами.
Мы с боцманом стоим внутри пещерки и морщим носы: из нее до сих пор не выветрилась кислая вонь. Вдоль плавного изгиба стены — ряд сияющих хромом консолей. На зеркальных плоскостях — едва заметные бороздки, образующие довольно сложный лабиринт. Нет ни переключателей, ни циферблатов, ни одного привычного нам прибора. И кажется, что Гаврила выдвинул предположение, основываясь на чистой воды домыслах. Однако нутром чую, что боцман прав. Слишком много технических артефактов собрано в этой пещерке: вон, у дальней стены — похожие на осиные гнезда шкафчики-ячейки. Внутри них — всякого добра на выбор…
Только ни к чему оно нам. Не смогут люди им пользоваться. Во всяком случае — мы не сможем. Чувствую, лягут железки «шуб» на одну полку с «волшебными палочками» — оружием, которым натворила бед шайка Карпа Дудкина, — и внутренними приводами цилиндров. Конструкция не ясна, способ применения не известен…
Но жить на Марсе нам не один день. Быть может, со временем что-нибудь да поймем: человек не просто так провозгласил себя разумным.
— Эй, доктор! Погляди скорее сюда!
— Как ты говоришь?
— Гляди! Говорю — гляди сюда, глухая тетеря!
На ладони Гаврилы — металлический шар размером с крупное яблоко. Блистающая поверхность шара рассечена глубокими бороздками. Я несколько секунд смотрю на предмет, потом до меня доходит:
— Это же наш Марс, Гаврила! Глобус! Ха-ха! А это, — тычу пальцем, — схема каналов!
Боцман кивает.
— Не кричи! — говорит. — Я хорошо слышу!
Каналы пересекаются друг с другом, образуя треугольники, ромбы и трапеции. Я кручу шар в пальцах, подставляя свету то одну, то другую сторону, и тут меня осеняет совершенно невероятная идея, которой спешу поделиться:
— Геометрические фигуры, Гаврила! Огромные фигуры! Их наверняка видно с Земли в мощные телескопы!
Гаврила чешет бороду; глаза прищурены, губы поджаты: боцман размышляет.
— Говоришь, каналы можно разглядеть с Земли? — переспрашивает в конце концов. — Уверен. Непременно можно. Темные полосы на ржаво-рыжем фоне. Ирригационные каналы, обрамленные лесом.
Какая жалость: раньше астрономия у меня не вызывала ни тени интереса. Знать бы, куда придется упасть, так соломки бы постелил…
— Грамотеи полагают, что на Марсе есть жизнь? — В голосе Гаврилы звучит понятное недоверие.
Хотел бы я послушать — пусть даже краем уха! — споры, которые разгорелись в научных кругах на Земле, относительно обитаемости Ржавого мира!
— Что жизнь есть — догадываются, а вот о том, какая она кислая, — откуда им ведать? — улыбаюсь я. — Это можно прочувствовать только здесь.
…Солнце опустилось за скалы. Противоположная сторона каньона утопает в пурпурных сумерках; в небе зажглись первые звезды — это Земля и Юпитер.
Стоим на базальтовом карнизе у входа в пещеру, в которой мы обнаружили оборудование «хозяев». Внизу, в разломе, серебрится стоячая вода. Пахнет сыростью и гнилью; к счастью, комары здесь не водятся.
