– Как у тебя, Тимофеич, оказывается, все в жизни просто и понятно, – огорченно вздохнул я. – Никакой романтики. Одна голая физиология и ничего возвышенного.
– А какой еще ответ ты хотел от меня услышать? – недоуменно спросил компаньон. – Что именно я почувствовал в тот момент, когда не сумел нажать на спусковой крючок?
– Почему бы и нет? Как-никак ты ведь живой человек, а не терминатор.
– Хм… – Кальтер вновь грустно усмехнулся, опустил глаза и в задумчивости поскреб ногтем заусеницу на винтовочном магазине. – Ты, Мракобес, и так уже вытянул из меня столько личного, сколько я до тебя еще никому не выкладывал. Размяк я безбожно за последний год, чего там скрывать. А ведь и в мыслях не было, что однажды моим исповедником станет обычный сталкер, пусть даже тебя избрала мне в проводники сама Вера… Что я почувствовал, когда навел на нее автомат, но не сумел выстрелить? Мне сложно подобрать слова, чтобы выразить это неуловимое ощущение, поэтому опишу его как смогу. Представь, что ты идешь вдоль канавы, по которой тебе навстречу мчится поток воды, и вдруг видишь барахтающегося в ней котенка. Ты отродясь не держал дома ни кошек, ни собак и вообще полностью равнодушен к братьям нашим меньшим. Тебе ничего не стоит отвернуться и отправиться дальше своей дорогой. Еще немного, и вода просто пронесет котенка мимо, и его жалобное мяуканье затихнет. Обычная жизненная ситуация: сколько таких котят гибнет ежедневно повсюду – не счесть… Но что-то вдруг вынуждает тебя остановиться. Ты сворачиваешь с дороги, заходишь по колено в грязную воду и спасаешь этот живой шерстяной комочек от верной гибели. А потом несешь его домой, отогреваешь и поишь молоком. Почему?
– Да мало ли может быть на то причин. – Я пожал плечами. – Но если в случае с тобой банальная жалость исключена, тогда… э-э-э… Сам-то как думаешь?
– Мимолетная слабость, – объяснил майор. – Внезапное озарение или, наоборот, помутнение рассудка, вызванное стечением множества различных обстоятельств. Тебе кажется, что если ты не поддашься охватившему тебя сиюминутному порыву, мир тут же возьмет и перевернется. И это ощущение настолько сильно, что устоять попросту невозможно. Никто от подобного не застрахован. Другой вопрос, где и когда тебя настигает эта напасть. Ты сошел с пути, промочил в канаве ноги, но, вытащив котенка, вернулся на тропинку и поспешил домой. А вот моя канава оказалась слишком глубока. Спрыгнув туда по вине моей синеглазой «мимолетной слабости» и сумев помочь ей выбраться, сам я был уже не в состоянии этого сделать. Однако не теряю надежду, что сегодня вечером все-таки поднимусь на берег. Не на свой – на противоположный. И пусть раньше я в тех краях никогда не бывал, однако знаю точно: там теперь мой дом. Потому что она мне это пообещала. Вера…
Новая вражеская атака разразилась сразу после обеда, но ее начало здорово нас обескуражило. Вместо живых раскольников – в смысле тех, что еще напоминали живых людей, в дверь начали врываться… мертвецы. Не сами, разумеется, а при помощи парочки громил, забрасывавших их внутрь поочередно, словно мешки с песком. Семь изуродованных безжизненных тел были свалены у лестницы в неживописную груду с непонятными нам пока намерениями, а боеспособные остатки врага так и не показались. Мы в недоумении взирали сверху на устроенную свалку и гадали, зачем перед этим Искатель почти пять часов возился с мертвецами за стенами гостиницы. Догадки рождались, как рифмы у прожженного стихоплета, и все они были одна мрачнее другой. Только вот которой из них предстояло оказаться истинной?
– Смотри-ка, а жмурики действительно белеют или это у меня уже в глазах рябит? – полюбопытствовал я у майора, когда вдруг обнаружил происходящую с мертвыми «буянами» метаморфозу.
– Белеют, – подтвердил Кальтер, тоже заметивший, как лица и прочие открытые участки вражьих тел постепенно наливаются подозрительной белизной. – И вряд ли это к добру. Давай лучше уйдем с лестницы от греха подальше.
– Не возражаю, – ответил я и, глянув напоследок на превратившихся в альбиносов громил, поспешил за Тимофеичем прочь из шахты.
Предчувствия его не обманули. Не успели мы вернуться на запасные позиции в коридоре шестого этажа, как внизу словно паровой котел прорвало. С оглушительным шипением и свистом в потолок от подножия лестницы ударил фонтан густого, как молоко, не то перегретого пара, не то похожего на него газа. Окна лестничной шахты оказались слишком узкими, чтобы позволить ему напрямую вырваться наружу, и он хлынул на этажи. И в первую очередь на наш, потому что вверху – там, где его напористый восходящий поток сталкивался с преградой, давление летучей субстанции было наибольшим.
– Газы! – скомандовал Кальтер, торопливо отстегивая притороченную к комбинезону защитную маску. Я также не мешкая облачился в противогаз, поскольку быстро заполняющее гостиницу парообразное вещество могло содержать ядовитые примеси.
Но едва дыхание этой аномалии докатилось до нас, тут же выяснилось, что оно не обжигающее и не едкое, а очень холодное, как антарктический буран. Защитные фильтры масок от такой напасти не спасали. За считаные секунды в коридоре воцарился лютый мороз. Он быстро проник под мой облегченный летний комбинезон и вызвал нешуточный озноб. Нас с компаньоном будто швырнули в рефрижератор, столбик термометра в котором стремительно падал.
– «Ледяной гейзер»! – прокричал я на ухо Кальтеру. – Помнишь, я тебе о нем по пути в Припять рассказывал? Так вот, значит, чьей энергией Искатель заряжал трупы все это время!
– Надо выдвигаться к выходу, пока мы вконец не продрогли и задницы к полу не приморозили! – уверенно заключил Куприянов.
– Золотые слова, старик! – поддержал я компаньона. – Валим нахрен отсюда, а то придется мне у тебя помимо Слитка еще северную надбавку вытребовать!
Отвратительное, доложу я вам, ощущение – чувствовать себя клопом в вынесенном на мороз диване. Разве только мелким кровососам при таком катаклизме бежать совершенно некуда, а у нас еще был шанс вновь подставить лица теплому сентябрьскому солнышку. Но следовало поторапливаться. Перспектива воевать с окоченевшими от холода руками меня совершенно не грела, как в прямом, так и в переносном смысле.
Спуск по главной лестничной шахте отнял у нас не более пары минут. Первым вниз отправился Кальтер. Пристегнувшись к своей компактной альпинистской лебедке, он, словно паук по паутине, вмиг соскользнул с шестого этажа на завал из обрушенных лестничных пролетов. Верхушка этой бетонной груды, как я ранее упоминал, находилась почти вровень с выходом на третий этаж, с которого нам предстояло прыгать на плоскую крышу примыкающего к «Полесью» одноэтажного ресторана. Отцепившись от лебедки, майор нажал на ней нужную кнопку, и спусковое устройство отправилось обратно, двигаясь вверх по автоматически сматываемому тросу. Мне оставалось лишь поймать лебедку и снова переключить ее в спусковой режим. Благо мой вес и вес компаньона были примерно одинаковы, поэтому никакой дополнительной регулировки настроенный под Тимофеича механизм от меня не потребовал.
