— Как ты себя чувствуешь? — беспокоится Вычет.
— Бывало и получше.
— Может, я пойду?
— Лежи уж…
Он не настаивает, и правильно — знает, с кем имеет дело. Не любишь ты попусту рисковать, сталкер Чемодан, и никогда не любил, зато твоего упрямства хватит на десятерых. Знаешь ты за собой это свойство и нипочём не отступишься. Приспособить бы тебя, дурака, к какой-нибудь полезной работе — цены бы тебе не было.
Позади нас чисто. Я углубляюсь в лес шагов на двадцать, потом ухожу на столько же вправо — чисто. Нет пси-излучения, вырубился излучатель. Зову Вычета. Можем двигаться по мёртвому лесу параллельно опушке, а шагов через сто или двести вновь попробуем пересечь пустырь…
Стоп!
Прячусь за ствол, приседаю, ствол «беретты» ищет цель. Мы не одни. Кто-то ещё ходит по мёртвому лесу совсем неподалеку. Вот ветка хрустнула, а вот шорох одежды. Или это мне только кажется? Странный здесь лес. Глюки, что ли, начались?
Нет, кто-то ходит…
Вычет укрылся за соседним стволом, изготовил автомат, не шевелится и дышит через раз, а не выпытывает по вечной своей привычке, что да почему. Молоток. Привычка вести себя в Зоне правильно уже въелась в спинной мозг, чему я рад: не надо лишний раз оглядываться на напарника. Мы с ним уже хорошая команда, да только зачем ему становиться сталкером и бродить по Зоне, пока ей это не надоест? А мне зачем?
Кто идёт? «Монолитовец»? Это скорее всего. А может, даже контролёр? Тоже возможно, и я не удивлюсь, если он идёт за Вычетом. Возьмёт его под белы рученьки и доставит к Хозяевам, если только я ему не помешаю. Я уже ничему не удивляюсь и почти готов поверить в ту лабуду, что нёс Вычет насчёт особой благосклонности Хозяев к нам и насчёт игры в поддавки. Меня уже трудно чем-то удивить. В этой многодневной вылазке в Зону всё с самого начала шло не так, как я думал.
Зомби!
Это не страшно. Идёт по лесу обыкновенный неподконтрольный зомбак, целиком погруженный в себя, и думает об очень важных вещах: кто он такой, как здесь оказался и зачем вокруг всё это? Так и будет думать, пока не нарвётся на пулю или пока его не перехватит приказ контролёра. Обычно они мирные, бродячие зомбаки, хотя чёрт их знает, чем они питаются, если вообще питаются, и почему не звереют от голода. Их легко отличить издали по походке. Нормальный брат-сталкер так не ходит, он или крадётся, или рыщет. Или ползёт. Или бежит, если очень надо. Зомбак же ходит по Зоне, как по пустынной аллее городского парка, смотрит в землю, слабо реагирует на окружающее и вечно бормочет что-то себе под нос. Наверное, так мог бы бродить Вычет по своему Академгородку, раздумывая на ходу о какой-нибудь особо заковыристой математической абстракции. Он целиком утонул бы в ней, а окружающую действительность ощущал бы ровно настолько, чтобы не натыкаться на деревья и людей и не падать в канализационные люки.
Куда идёт этот зомбак? Вроде приближается к ЧАЭС, хотя движется не прямо, а наискосок. Ну, коли так, быть ему вскоре под контролем, «Монолиту» надо пополнять ряды.
А нам он не нужен, пусть себе топает мимо. Кое-кто считает, что убивать зомбаков не только необходимо, но даже и гуманно, а я так не могу и не хочу. Почему — трудно объяснить. Жалко мне их, что ли?
Вот ещё! Хотя… это как посмотреть. Нет, не знаю. И думать об этом не желаю, просто не стану стрелять в того, кто не собирается стрелять в меня.
— Смотри… — шепчет Вычет.
А ведь я знаю этого зомбака… Ну здравствуй ещё раз, Хвост! Вот, значит, как вышло… Не уберёгся ты, попал под пси-удар. Нам с Вычетом повезло, а тебе нет. Бродишь теперь неприкаянный? Броди. Бормочи что-то неразборчивое под нос, живи псевдожизнью. Настоящая-то жизнь тебе не удалась, жалким ты был человечишком, Хвост, бесчестным и жадным сверх меры, и должен был кончить примерно так. Никто в «Харчах» о тебе не пожалеет, а мне вот, уроду, жаль тебя немного. Топтал ты землю, топтал Зону, топтал людей, кого мог, хитрил и хапал. Жил, короче говоря, а зачем жил? Конечно, и меня можно спросить, для чего я живу, а только есть, вернее, была между нами разница. Меня хотя бы уважали, а кто уважал тебя, Хвост? «Отмычки», которых ты сгубил? Перекупщики? Всякие жучки, крутящиеся возле Зоны? Сталкеры-то тебя всего лишь терпели…
Представляю, как худо было тебе, Хвост, в последние минуты жизни твоего разума, и не держу на тебя зла. Ступай куда хочешь. Может, когда-нибудь я расскажу о тебе в «Харчах», и мы выпьем за помин твоей души. А что, я выпью.
— Гляпа… — громко шепчет Вычет.
Глазастый! А вот мне совсем не хочется видеть ещё одного зомби, сфабрикованного сукой Зоной из славного в общем-то парня. Но не отворачиваться же.
Он идёт в том же направлении, что и Хвост, отстав от него метров на сто, и так же сомнамбулически. Несчастный парень. Ведь говорил же я ему: брось Хвоста, брось! Или, когда я это говорил, было уже поздно? Не может быть. Нашли же мы мёртвую зону, так, может, и он нашёл бы. Ну зачем, зачем он опять потащился за Хвостом?
Какая же подлая штука эта Зона! Что для неё люди? Муравьи. Они копошатся, суетливые и деловитые, а она их давит. С её точки зрения — если у неё есть точка зрения, — муравьи сами виноваты: зачем бегали там, где не надо бегать? Сидели бы в тёплом своем муравейнике!
Я покидаю укрытие. Гляпа не реагирует. Он проходит в шаге от меня, видит меня и даже дважды хлопает глазами, но не может вспомнить и идёт мимо. Ладно, иди. Что я теперь могу сделать? Но «шнек» я у тебя возьму назад, ты уж извини. Он тебе больше не нужен. Где «шнек», парень? Думаю, что ещё при тебе, потому что ты был жив, когда попал под пси-удар. Если бы «шнек» отнял Хвост, то вряд ли оставил бы тебя в живых. Хвост просто не успел это сделать.
Гляпа не возражает, когда я обчищаю его на ходу, опустошая поясной контейнер и рюкзак, забирая автомат, а у меня в голове без конца вертится фраза: «Двум смертям не бывать… Двум смертям не бывать…».
А их и нет, двух смертей. Вместо них то, что ещё хуже.
Глава 14. Последний рубеж
Через полчаса слепого тыканья мы находим безопасный коридор на пустыре — и вот она. Чернобыльская атомная. Она огромна. Далеко справа высится над кучей более мелких построек циклопический Саркофаг над Четвёртым энергоблоком, впритирку к нему притулился Третий, а Первый и Второй отделены от них порядочным расстоянием. И все четыре пристыкованы к длинному-предлинному зданию машинного зала. Из-за неимоверной длины оно выглядит приземистым, хотя и высота его порядочна: спрыгнешь с крыши — убьёшься наверняка. Об этом здании я хотя бы знаю, что в нём машинный зал, а не что-то иное; что до прочих построек станции — тёмный лес. Я даже не предполагал, что их так много. Буйство архитектуры и машинерии. Вон, скажем, впереди справа от нас торчат штук шесть матерых цилиндрических фиговин, похожих на нефтяные резервуары, — что это было и для чего? Не для нефти же. Может, теплообменники какие-нибудь? Не знаю. А остальные сооружения? Очень их тут много — и бетонные параллелепипеды, и крытые ходы-переходы, и высокая ржавая труба, окружённая ферменной конструкцией, торчит между Третьим и Четвёртым энергоблоками, на дымовую смахивает, а высоченная железобетонная труба обломана наполовину, изогнутая арматура торчит во все стороны, и просто пучки толстых и тонких труб проложены повсюду, причём некоторые трубы порваны, и всякая электротехническая мутотень с могучими батареями изоляторов, с ржавыми стальными мачтами, стоящими и поваленными. И упавший набок подъёмный кран лежит себе, потихоньку ржавея, зато рельсы, с которых он свалился, блестят, как будто по ним пять минут назад что-то ездило…
